Книга Синдром Дездемоны - Ольга Егорова

«Кстати, о няне, – сразу же подумал Тихон, разворачивая плачущего ребенка. – Мне снова она теперь понадобится…»

На этой мысли он застопорился. Какая няня, о чем это он вообще? Неужели теперь, после всего, что случилось, он сможет доверить Юльку какой-то незнакомой тетке из агентства?! Совершенно чужой тетке, которая, конечно же, совсем не будет любить его Юльку, а будет просто выполнять свои обязанности, и еще не известно, хорошо или плохо! Тетке, которая может пойти с Юлькой в парк, зазеваться над книжкой и… И Юльку снова украдут!

Какая теперь может быть няня? Никакой няни!

Твердо решив, что никакую няню для Юльки он приглашать больше никогда в жизни не станет, Тихон вздохнул облегченно, достал из ящика в шкафу новый памперс, ползунки и рубашечку в цветочек и принялся наряжать плачущую Юльку в чистую одежду. Получалось плохо, совсем ничего не получалось – крошечные ножки никак не хотели лезть в штанины ползунков, крошечные ручки активно болтались в воздухе и отказывались нырять в рукава рубашечки. Минут пятнадцать у Тихона ушло на переодевание. Зато потом, когда все закончилось, он почувствовал себя настоящим героем. Снова взял Юльку на руки и пошел с ней на кухню готовить молочную смесь.

Инструкция по приготовлению, к счастью, оказалась написана на упаковке и была очень простой. Юлька все ревела и ревела до тех пор, пока рот ее не сомкнулся вокруг заветной соски. Сделав первый глоток, она замолчала, успокоилась и принялась с таким удовольствием сосать молоко, что Тихон ей даже позавидовал: вот ведь как мало надо человеку для счастья!

Накормив, он отнес Юльку в гостиную. Достал из диванного короба подушку, прилег на нее с краю, устроив рядом, на байковом одеяльце, уже задремавшего ребенка. Наплакавшись и наевшись, уставшая и сытая Юлька заснула почти сразу, даже не допив из бутылки остатки молока.

– Спокойной ночи, – шепнул он ей серьезно и робко ткнулся губами в теплую розовую щеку, застеснявшись своего движения, как первоклассник.

На улице был день, и до ночи оставалось еще много часов, но все это Тихона особенно не волновало.

«Сейчас полежу с ней немножко, – подумал он, зевнув сладко, во весь рот. – Минут пять… Или десять… Полежу рядом, а потом пойду… Пойду разбираться с этой…»

На «этой» мысль обрывалась.

Тихон, практически не спавший последние трое суток, провалился в глубокий и спокойный, почти младенческий, сон. И проспал, не двинувшись на кровати, целых три часа. Спустя три часа Юлька завозилась рядом, хныкнула пару раз для порядка и положила маленькую растопыренную пятерню ему на лицо.

Тихон открыл глаза, увидел ее крошечные пальцы и счастливо улыбнулся.

– Я нашел тебя, – сообщил он Юльке в сто двадцать пятый раз и, приподнявшись на локте, принялся внимательно рассматривать свою полуторамесячную дочь.

Та лежала на байковом одеяльце совершенно спокойно, ясными и любопытными глазами рассматривала склонившееся над ней лицо небритого и страшного, почти незнакомого дядьки. И дядьку этого совершенно не боялась. Видимо, что-то такое было у него в глазах, что давало ей основания быть уверенной: этот дядька ее не обидит.

– Ну и как я тебе? – спросил он, снова, во второй раз в жизни, целуя ее в щеку и теперь уже ничуть не смущаясь фактом поцелуя. – Ничего? Красивый, да? Нравлюсь? Ты погоди, вот я побреюсь, умоюсь, приведу себя, в общем, в порядок… Ты тогда увидишь, что папка у тебя еще ничего! Очень даже ничего! Слушай, а ты помнишь вообще, как мне на коленки надула?..

Разговаривать с Юлькой оказалось легко и приятно! А тому, кто сказал бы сейчас, что она ни одного слова, обращенного к ней, не понимает, Тихон просто рассмеялся бы в лицо. То есть плюнул бы в лицо…

Рассмеялся бы, а потом плюнул!

Юлька отвечала ему, покряхтывая, издавая совершенно понятные Тихону, легко переводимые на человеческий язык звуки. Беседа завязалась интересная, содержательная. Они бы так и проболтали с Юлькой до утра или как минимум до позднего вечера, если бы не громкий и настойчивый стук, раздавшийся из дальней половины квартиры.

Тихон вначале не понял, что это за стук и откуда он идет. А потом, окончательно проснувшись, вдруг вспомнил все – залитый солнцем парк в островках серого снега, чернота мокрой и свежей земли под ногами, огромная лужа перед входом и девушка с коляской…

Ярость зашевелилась на самом дне разомлевшей от счастья души.

«Черта с два! – подумал он. – Стучи, стучи сколько тебе хочется! Тоже мне, кавказская пленница!» Ждет, что ли, что он сейчас войдет в комнату с подносом в руках и гвоздикой в зубах? Не дождется!

– А коляску нам с тобой теперь придется новую покупать, – задумчиво сказал он Юльке.

Настырный стук в дверь послышался снова.

– Старая твоя так там и осталась. Наверное, подобрал уже кто-нибудь, – продолжал Тихон, убеждая себя, что никакого стука в дверь он не слышал.

Тихон не слышал, зато услышала Юлька. Замерла, перестала болтать в воздухе руками и ногами и заметно встревожилась.

– Да не обращай внимания. Это… это дятел на дереве стучит. Дятел, птичка такая. Тук-тук-тук… Хорошая птичка… Слушай, а ты помнишь, как я в первый день решил, что ты у меня глухая? Ты так крепко спала, совсем ничего не слышала, вот я и подумал… Подумал… Эх!

В дверь забарабанили так, будто не один, а целая стая гигантских дятлов с отбойными молотками вместо клювов решила взять эту дверь победным революционным штурмом.

Тихон скривился.

– Вот что, принцесса, ты полежи здесь… Совсем недолго полежи без меня… Я сейчас с этим дятлом разберусь быстренько и сразу к тебе вернусь! И пойдем с тобой на кухню варить твою кашу… Ну, договорились?

Юлька издала гортанный звук, означающий, что они договорились.

– Вот и умница! Молодец! Я быстро вернусь, вот увидишь!

Нехотя он поднялся с дивана, повел затекшими плечами, вздохнул полной грудью и решительно направился в ту часть квартиры, откуда шли звуки.

В тот момент, когда Тихон открывал крошечным ключиком нехитрый замок, его пленница с обратной стороны отчаянно колотила в дверь руками и, по всей видимости, даже не слышала, как замок повернулся. Резко распахнувшаяся дверь по инерции отбросила ее назад. Войдя в комнату, Тихон не без злорадства некоторое время наблюдал, как она – лохматая, грязная, несчастная и жутко злая – неловко поднимается с пола, стараясь при этом сохранить на лице выражение гордой независимости.

Картина была впечатляющей и наверняка рассмешила бы Тихона, если бы на месте его пленницы оказалась какая-нибудь другая девушка.

Не та, которая украла его ребенка.

Он стоял молча, сложив на груди руки, и наблюдал за ней с отсутствующим выражением на лице. Некоторое время и она молчала, пытаясь прожечь его горящим ненавистью взглядом. Когда прожечь Тихона не получилось, она все-таки заговорила, задав ему весьма странный вопрос: