Книга В Гаване идут дожди - Хулио Травьесо Серрано

На самом же деле я познакомилась с Ним на Малеконе. Он стоял там, высокий, видный, с сединой на висках, погруженный в себя, и показался мне самым одиноким человеком на свете. Конечно, я тут же заметила, что Он кубинец. Его манеры могли бы ввести в заблуждение, но поношенная одежда, ужасные башмаки, наверное купленные где-то в провинции и немало отшагавшие по полям, сразу говорят, кто Он таков. Куборванец, кублюдок, кубаноид из этого сумасшедшего города, ничем не похожий на элегантного и всемогущего иностранца, делающего и швыряющего свои доллары. Несмотря на это, Он мне понравился, и мне захотелось узнать Его поближе, хотя такое знакомство мне ничего не сулило. Потому-то, когда Он со мной заговорил, я Его не отшила и согласилась с ним прогуляться. И вправду, не знаешь, где найдешь, где потеряешь, потому что, кажется, я встретила стоящего мужчину. Может, я ошибаюсь? Все бывает. Уже столько раз в жизни я нарывалась, столько раз обманывалась, что боюсь новых разочарований. Неужто опять?…»

Моника зевает, закрывает дневник и ложится спать.

«Увидимся ли мы еще?» – мерцает мысль и тонет в крепком сне.

В двух шагах от меня в очереди за ромом переминался с ноги на ногу мой старый преподаватель, профессор Кандидо Наранхо. Лицо, перепаханное морщинами; рубаха, словно изжеванная верблюдом, и старые брюки, истертые на коленях. Как же он постарел с тех далеких университетских времен. Я его уважал, но мне совсем не хотелось встретить его в этом месте, как, наверное, и ему меня тоже. Однако встреча состоялась, и пришлось пожать друг другу руки.

– Вот, – показывая пустую бутылку, смущенно сказал Наранхо, – надо получить ром. С тех пор как вышел на пенсию, занимаюсь домашним хозяйством.

– Правильно. Если ром сегодня не выкупить, пропадет талон на этот месяц.

– И Мария, моя жена, тоже так говорит, – Наранхо смутился еще больше. – Нет, я не пью, но Мария считает, что одну бутылку можно обменять на два куска мыла.

– На целых три, – поправил я.

– Да, на три. У нас еще есть мыло, но…

– Никто не знает, что будет завтра…

– Вот и Мария так говорит. – Наранхо растерянно заморгал. – Конечно, жизнь улучшается…

Мимо проехал битком набитый автобус. Профессор взглянул на него и умолк.

– А вы все там же работаете? – спросил он через секунду.

Или Наранхо с луны свалился? Или не знает ничего? А может быть, издевается? Нет, он шутить никогда не любил. Скорее всего, с тех пор как вышел на пенсию и заперся дома в четырех стенах, ни о ком ничего не знает.

– Нет, я уже не там, – сказал я и приготовился дать ответ на следующий вопрос: «А где вы сейчас работаете?», но очередь заметно продвинулась, профессор оказался у окошка. Мигель взял у него бутылку и наполнил ее славным тростниковым напитком.

– Вот и ром у нас есть. – Профессор Наранхо прижал к груди бутылку, как трофейный кубок. – Я уж боялся, что мне не хватит, но все в порядке, все хорошо…

– Да. Ром – это сила, которая может горы сдвинуть и реки вспять повернуть, да еще если это слово заглавными буквами написать: РОМ, то есть Родственник за Морем, нам доллары присылающий.

– Вы, я вижу, все такой же шутник. Мне надо идти, меня жена ждет.

Наранхо весь светился радостью.

– Не забудьте ей сказать, что одну бутылку рома можно обменять на три куска мыла.

– Скажу, скажу обязательно. Был счастлив вас встретить.

И профессор, сгорбившись, засеменил прочь, крепко обнимая бутылку, а в мыслях, наверное, блуждая, как в ту далекую университетскую пору, по темным философским джунглям в поисках определения таких понятий, как истина и реальность.

«Скажите, что такое истина? – спрашивал профессор Наранхо у своих внимательных учеников, а я в это время клевал носом в последнем ряду. – Истина бывает абсолютной и относительной, но прежде всего она объективна, – слова профессора снарядами били по нашим головам и заставляли еще ниже склоняться к столам. – В настоящее время буржуазные идеалисты положили отрицание объективной реальности в основу своей реакционной утилитаристской философии…»

Там, на улице, глядя вслед удалявшемуся Наранхо, я спрашивал себя: в чем же сейчас заключается истина? В вожделенной бутылке рома за пазухой? И какова в данный момент эта самая истина – она относительная, абсолютная или объективная?

Может быть, правы заевшиеся буржуазные идеалисты, утверждая, что истина – это всего лишь осознанная жизненная необходимость?

Разве ром не нужен нам для того, чтобы жить, обменивая его на рис, мыло, спагетти, или просто для того, чтобы опорожнить бутылку и заснуть? Спать и отключаться. «Черт его знает», – сплюнул я и пошел к автобусной остановке, чтобы наконец добраться до торговца свининой.

Едва я сделал несколько шагов, как услышал крики. Обернувшись, увидел лежащего на земле профессора, а рядом с ним велосипедиста, который склонился над своим тут же валявшимся велосипедом.

– Профессор, профессор! – закричал я и бросился к нему.

– Старик, ты за это заплатишь! Колесо мне погнул! – орал в бешенстве велосипедист и готов был вцепиться в Наранхо.

Их окружили несколько прохожих.

– Сеньор, вы не ранены? – спросил кто-то.

– Нет, нет, ничего, ничего, – бормотал профессор и, обернувшись к велосипедисту, робко спросил: – Надеюсь, машина не повреждена?

Не отвечая, велосипедист оглядел велосипед, удостоверился, что колеса не пострадали, вскочил на седло и умчался.

Вместе с другими я помог Наранхо подняться на ноги. Он, видно, ушибся, но все так же прижимал бутылку к груди.

– Самое главное… – пытался он улыбнуться, – главное, что она не разбилась.

Тут раздался многоголосый вопль «Идет, идет!», и окружавшие Наранхо люди бросились к автобусной остановке, где уже собралась немалая толпа.

Я было хотел остаться с профессором Наранхо, помочь ему, проводить до дома, но следующий автобус должен был подойти только через полчаса или вообще неизвестно когда, и, не попрощавшись, я сломя голову помчался к остановке, преодолел упорное сопротивление молодого мулата и толстой женщины и протиснулся в заднюю дверь. Следующий визит мне предстояло нанести хозяину свиного окорока.

Ты быстро идешь к улице Г. «Вот ужас-то, – говоришь ты. Если бы ты вовремя не сообразила, что делать, Кэмел мог пырнуть тебя ножом и изуродовать лицо. – Сучье отродье, хоть бы ты сдох в тюрьме».

На сколько лет засадят Кэмела? С наркотиком не меньше пяти лет дадут, а в общем, кто знает. До сих пор ни один чуло на тебя руку не поднимал, но теперь никто тебе не страшен. Отныне у тебя с собой всегда будет оружие – шило в сумке. «Для острастки разных кэмелов, батонов и для какого-нибудь наглого туриста», – думаешь ты.

Всей грудью вдыхаешь легкий морской бриз. Постепенно успокаиваешься и, отойдя подальше от Малекона, садишься на скамейку в парке на улице 21. Поблизости нет никого, кроме пары влюбленных, целующихся в тиши, да птиц, щебечущих в листве деревьев.