Книга Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум - Светлана Борминская

– Женись, котлет домашних поешь, – проворчала Изабелла Ильинична ему вслед. – Изгулялся, поди!..

На улице была ночь, звенели цикады из чахлой травы под липой у дома, время летело кубарем, как пьяный человек с горы...

– Черная стекляшка, черная стекляшка, черная стекляшка... – повторял Санчес. – Нет, хорошо, что не выбросил, а было желание, – внезапно вспомнил он, садясь в оставленные в ближнем переулке «Жигули».

«Я хочу своровать один раз, но чтоб хватило на всю жизнь и как отрезало! А то порой у меня деньги есть, а мне все равно воровать охота, словно черт меня ногой в зад толкает!» – со смехом вспомнил он свою просьбу о счастье и завел машину.

Вместе с «Жигулями» отъехали его латинский с горбинкой нос и цвета оливок лицо, очень смуглое по сравнению со среднерусским.

НЕ СУЙ СВОЙ НОС!

Поздно ночью Изабеллу Ильиничну разбудил скрежет ключа, но ее это нисколько не напугало – именно в такое вот неурочное время к ней забегала внучка Дуня, которой порой требовалось переночевать после работы.

Изабелла Ильинична поднялась потихоньку, накинула халат на теплую пижаму и вышла на кухню, опираясь на палку и беззастенчиво стуча ею по дощатому полу. Внизу давно никто не жил, хотя днем там работала межгалактическая контора по трасту.

Дуня Мордахина сидела на кухне в кресле и зевала, глядя на закипающий чайник несколько осоловелым взором.

– Привет, ба, – улыбнулась она Изабелле Ильиничне, еще раз зевнув. Дуня мало походила на свою фотографию на столешнице.

Днем Дунечка работала в театре, играя зайчих и красных девиц в сказках, а вечером пела в ресторане «Русская Классика», где наряду с грибной похлебкой «подавались» оперные арии и русский народный свист, который в ресторане именовали «художественным».

Изабелла Ильинична с наслаждением смотрела на смуглую, в мелких коричневых родинках шею Дуни, она ей напомнила ее собственную шею в молодости. Пушок на Дуниных ушах и блестящие длинные локоны в семье Мордахиных передаются по наследству, с удовольствием подметила она.

– Ну, и как там?.. – Кивнув на закипающий чайник, Изабелла Ильинична осторожно опустилась на стул.

– Я беру только высокие ноты, ба. – Дуня снова зевнула и выключила плиту. – Ты ж меня знаешь...

– И правильно, Дунечка, бери только самые высокие нотки, как все Мордахины, а мне вот Полиандра только что приснилась, – вдруг вспомнила Изабелла Ильинична. – До чего ж она страшучая в гробу...

– Тетя Полиандра? – уточнила Дуня и добавила: – Да-а-а, таких, как она, больше нет. Тетка Полиандра неповторима!

– О чем говорить, когда нечего говорить? – проворчала старуха Мордахина. – Если бы не бриллиант...

– Ба, а ведь нашли его, – заваривая в чашке пакетик с чаем, обернулась Дуня.

– Кого? Бриллиант? – подскочила Изабелла Ильинична.

– Убийцу-маньяка из Капотни. Мне сегодня Виталий Андреевич звонил из прокуратуры. – Дуня зевнула.

– Что за Виталий Андреевич? – недовольно протянула Изабелла Ильинична.

– Знакомый. Он входит в число тех, кто имеет доступ к делу, – наливая чай в блюдце, объяснила Дуня.

– К делу об убийстве Полиандры, ты хочешь сказать?

– Ну что ты, ба, к делу о маньяке из Капотни! – Дуня рассмеялась.

– А бриллиант при нем был? – Мордахина с надеждой смотрела на внучку.

– Ни про какой бриллиант они не говорили, ведь в Кисельном переулке была задушена некая гражданка Агафонова, а маньяк был пойман на ее трупе по горячим следам, ну и сознался еще в тринадцати убийствах, когда его прижали, в том числе и в убийстве тетки Полиандры. – Дуня с наслаждением начала пить чай.

– А что хоть за гражданка Агафонова, а? – помолчав, спросила Изабелла Ильинична. – Хорошая хоть гражданка?

Дуня пожала плечами и хмыкнула:

– Виталий Андреевич сказал, что морально неустойчивая гражданка и ее задушил любовник, вот так-то, бабуля дорогая.

– Этот самый маньяк?.. – уточнила старуха Мордахина. – Которого поймали?

– Он самый, – кивнула Дуня, – по фамилии Кочетков. По их данным, у Агафоновой было три любовника, все из агентства «Элитные мальчики для богатых бабушек», но никто из них не убивал своих клиентов, кроме этого Кочеткова.

– Элитный мальчик Кочетков?

Изабелла Ильинична задумалась, а Дуня тем временем допивала чай.

В кухне отчетливо тикали часы, а за окном шумно начинался дождь. Мордахина чихнула и мелко перекрестилась.

– Многие старики перед смертью говорят о конце света. – Изабелла Ильинична снова перекрестилась. – И у каждого человека есть отклонения, грехи и прочие слабые стороны характера.

– Да, бабуля, – согласилась Дуня, – стареть надо с достоинством, но, как видишь, не у всех это получается. – Дуня поставила пустую чашку и стала вылезать из-за стола. – В душ и спать, ба, ноги отваливаются, – пожаловалась она.

– Забыла совсем, сегодня же Шмуль приходил, – в приоткрытую дверь ванной сказала Изабелла Ильинична. – Вернулся Шмулик-то, Дунь, слышишь?

– Так он умер, ба, – донеслось сквозь шум воды из ванной. – Ты что такое сказала сейчас?

– Как умер? – возмутилась старуха. – Мой племянник, журналист Шмуль Блошанский, погоди-погоди... А кто же, а кулебяки как же?.. Ну надо же!

– Он умер, ба, вспомни, – высунулась из ванны Дуня. – Может быть, тебе приснилось? В тюрьме умер, полтора года назад... И журналистом уже давно не был, ты что? Он последние годы был совсем даже не журналистом! – Дуня вышла из ванной, завернутая в пушистый банный халат, и грустно взглянула на бабку.

На кухне, за столом, сидела Изабелла Ильинична с косичкой на макушке и странно смотрела на две кулебяки на краю стола, потом перевела взгляд на внучку и печально улыбнулась.

– Кто же сунул свой нос ко мне, а, Дуня?.. – дребезжащим голосом произнесла она.

– Не знаю, ба, а ну-ка, рассказывай, давай, – потребовала Дуня, усаживаясь напротив.

Где-то в углу, за плитой, громко застрекотал сверчок... Обе вздрогнули и прислушались.

– Может, в кладовке? – с надеждой спросила Изабелла Ильинична.

– За плитой, – отмахнулась Дуня. – Ба, так что сегодня с тобой произошло?

Изабелла Ильинична вздохнула и, пожимая плечами, начала рассказывать.

ЖИЗНЬ, ЗЛОСТЬ И ИГРА

«Жизнь... злость и игра», – как заведенный, повторял Санчес, пока ехал домой. «Жизнь... злость и игра», – твердил он, лихорадочно разыскивая «стекляшку» у себя дома, пока, наконец, ненароком не вспомнил, в каком именно пиджаке выходил в ту ночь из дома. Выудив из потайнного кармашка черный бриллиант, он лег и долго рассматривал его.