Книга Цветы осени - Ариэль Бюто

Я мечтала стать великой путешественницей, но живущий внутри страх разъедает душу, заставляет прятаться за мужской спиной. Я ничего не умею делать самостоятельно. Мне повезло, что я вышла замуж за Луи. С ним я в безопасности, он защищает меня от окружающего мира и самой себя. По большому счету, мне плевать на верность Луи, лишь бы он никуда не делся.

Я провалила экзамен на права. Зачем повторять попытку, если Луи водит машину?

У меня больше нет другой семьи, кроме Луи, и друзей своих тоже нет — только те, с кем общается Луи. Единственное, что осталось, это дневник — листочки, которые я никогда не перечитываю и держу под кроватью, в коробке из-под фаты. Это моя суверенная территория, другой нет, но уже очень скоро я совсем перестану мечтать и писать будет не о чем.

Я в безопасности и потому не чувствую себя несчастной. У меня больше нет желаний, впрочем, одно все-таки осталось, но оно похоже скорее на манию: лишь бы ничего не менялось!

* * *

Анна больше не покидает дом. Опасная лихорадка как ветром сдула достигнутые успехи.

Джульетта впала в такое отчаяние, что Жюльетта самоустранилась, уступив ей монополию на печаль. Сама она ощущает лишь смутное беспокойство, как кошка, предчувствующая грозу или переезд. Анна давно перестала быть центром вселенной Жюльетты, но это не значит, что она совсем о ней не думает. Просто, вкусив счастья, Жюльетта теперь не хочет участвовать в заведомо обреченных на провал начинаниях.

На кухонном столе разложены монеты и банкноты. Я поменяла мои красивые французские деньги, которым хорошо знала цену, на эти мерзкие лиры, в которых ничего не понимаю. С банкнотами еще куда ни шло, но вот мелочь… Прощай, общий счет! Эти деньги мои — и только мои. Мне выдали их в обменной конторе — так, словно это была самая естественная процедура на свете. Я просто подписала квитанцию, как пропуск на свободу. Я, никогда не умевшая даже чек в банке выписать, сделала все правильно с первой попытки! Раньше счетами и налогами занимался Луи, и я радовалась, что освобождена от забот. Теперь мне вернули реальный мир — пугающий и куда более сложный, чем мне когда-то казалось. Я жила как в тюрьме, потому что хотела, чтобы Луи освободил меня от обыденных забот… Живущий внутри страх, разъедает душу, заставляет прятаться за мужской спиной.

Озарение, посетившее ее в десять утра на кухне в Венеции, было подобно поцелую, которым Прекрасный принц разбудил Спящую красавицу. Случилось нечто, во что Жюльетта не могла поверить, чего не ждала. Это произошло вчера, после возвращения с Лидо. Она чувствовала себя обновленной изнутри, когда шла к стоянке vaporetto.[5]У Пьера разболелись ноги, он выдохся первым, им даже пришлось сделать привал на террасе одного из ужасных местных кафе. Пьер пригрозил, что не ступит больше ни шага, если ему не дадут хотя бы глоток воды. Мужчины такие слабаки! Мы, женщины, умеем терпеть, сцепив зубы, и брать на себя ответственность. Вставать по утрам и идти вперед, несмотря ни на что. Мужчины прекрасно это знают, потому и ведут себя с нами так покровительственно. Подобное положение дел внушает им уверенность в себе. Смешно! Стоит мне дунуть на Пьера, и он упадет. Я слышу, как он бродит по квартире в халате, а пояс волочится за ним по полу. Галерея Академии? Нет, только не сегодня. У него слишком болит голова, чтобы пялиться на все эти древности. Там будет уйма народу, придется стоять в очереди, а потом разглядывать картины из-за чужих спин. Ничего страшного, я пойду одна, говорит Жюльетта. Ей не понадобилось его разрешение, чтобы достать припрятанные под матрасом деньги и отправиться в обменный пункт. Это было просто как дважды два!

На кухню вихрем врывается Джульетта, бросает на нее недобрый взгляд. Жюльетта накрасилась и принарядилась, в то время как весь дом прислушивается к мигрени Пьера и судорогам больного ребенка. Служанка открывает кран, начинает с грохотом мыть посуду, встряхивает тряпку, как если бы хотела отхлестать по щекам эту женщину, чье преображение угрожает ее власти. Жюльетта бросает на нее взгляд равнодушной коровы, которую ничто в этом мире не колышет. В ее безразличии нет ни малейшего наигрыша — только полная уверенность в своем праве. Жюльетта забирает деньги и выходит, сочувственно улыбнувшись женщине, обреченной обслуживать других. Совсем недавно я была такой же, разве что мне не платили. Бедняжка не знает, что любой человек может перейти в другой лагерь. Говори я по-итальянски, не постеснялась бы вразумить ее.

Пьер пьет свой утренний кофе и читает газету. Небритый, непричесанный, с серым лицом и сгорбленной спиной.

— Ты действительно уходишь?

— Конечно. Не хочу тебя мучить, отдыхай. Я прекрасно могу сходить в музей одна.

— Но ты заблудишься!

— Ты дал мне карту, и я не глупее остальных.

Пьер открывает рот, чтобы съязвить, отпустить шпильку — пусть Жюльетта почувствует себя виноватой! — но вовремя спохватывается и молча притягивает ее к себе.

— Ты сегодня очень хороша. Случайно не назначила свидание?

— Я никого здесь не знаю.

— А тот тип на Лидо?

— Какой тип?

С ума сойти! Стоит мужчине приревновать, и он резко умнеет. Ха-ха-ха!

— Я ведь не спрашиваю, не встречаешься ли ты с бывшей женой, когда тратишь полчаса на покупку газеты!

Прямое попадание! Заработав очко, Жюльетта покидает кухню. За два месяца жизни в Венеции ее походка стала почти грациозной.

Анна лежит у себя в комнате. Из уголка рта на подушку стекает слюна. Увидев бабушку, девочка слегка оживляется. Она еще в ночной рубашке и выглядит совсем крохотной. Внучка Жюльетты похудела, она почти ничего не ест, даже Джульетте больше не удается накормить ее. Время от времени Анна неприятно скрипит зубами. Я не должна поддаваться жалости, потому что больше ничего не могу для нее сделать. Для нее ничего не изменится, даже если я откажусь от своей жизни. Впрочем, она не страдает и даже не отдает себе отчета в собственном состоянии. Конечно, я люблю ее. Она моя внучка, я ее вырастила. Но она не повзрослела и ничему не научилась. Я поддерживала в ней жизнь, как в маленьком хилом растении. Но по какому праву, скажите на милость? Я ведь не Господь Бог! Да и вообще, подобная жизнь — вовсе не подарок.

Она хотела бы ожесточиться, Жюльетта. Подкрашивает губы перед зеркалом, чтобы не пришлось целовать Анну. Анну, от которой вроде бы избавилась, потому что Джульетта лучше о ней заботится, Анну, которой хотела подарить «первые разы»… а теперь они станут последними. Жюльетта опускается на колени, гладит руки девочки. Тонкие, как птичьи лапки, они выглядят еще ужаснее в ее розовых пальцах с отличным маникюром. Жюльетта вытирает внучке лицо. Она подсознательно отталкивает от себя сострадание и ужасно смущается, когда к горлу внезапно подкатывает волна отвращения. Все эти гадкие кислые запахи, невыносимый распад молодого тела накидываются на Жюльетту, как орды смертоносных микробов. Я больше не могу! Это слишком жестоко! Она обуза — и для меня, и для себя самой. В ней не осталось ничего живого, ничего такого, что можно было бы любить. Даже ее глаза, когда-то такие прекрасные, погасли. Она как будто смотрит внутрь себя, в бездонную пустоту своего бессмысленного существования.