Книга Семь женщин - Ребекка Миллер

Нянька поднимается на лифте. Ее зовут Сара Грин — худощавая, сутулая амбициозная молодая женщина с голодными зелеными глазами и мимолетной улыбкой. Джон Джо, лифтер, искоса поглядывает на нее. Она ему не нравится. Сара всегда смотрит на людей в кабине лифта в упор. Она всех презирает. От нее не исходит тепла. Джон Джо резко останавливает кабину и открывает двери и решетку. Сара выходит из кабины и улыбается.

— Спасибо, — говорит она.

— Ладно уж, — отвечает Джон Джо.

Двери лифта закрываются, и Сара поворачивается к квартире Даннов. Но она не нажимает на кнопку звонка. Она собирается с мыслями.

Саре остался год до получения степени магистра детской психологии в Колумбийском университете. Мать Нэнси наняла ее, поскольку решила, что с девочкой что-то не так. Все началось годом раньше, когда Нэнси заперла маленькую Джемму Стивенсон в кладовке. Мать Нэнси услышала крики девочки из динамика интеркома. После отчаянных поисков в лабиринте комнат она обнаружила Джемму в тесной кладовке посреди веников и швабр.

Нэнси лежала на кровати в комнате горничной и как ни в чем не бывало листала журнал.

— Как ты могла запереть малышку в кладовке? — воскликнула Николь.

Нэнси устремила на мать невинный взгляд.

— Даже не знаю, про что ты говоришь, мамочка, — ответила она.

Нэнси действительно не поняла, что произошло. Она играла с Джеммой в кухне и вдруг почувствовала необходимость втолкнуть ее в кладовку. Она защелкнула шпингалет, а Джемма начала кричать и барабанить в дверь. Нэнси стояла рядом, тупо глядя на дверь. С каждой секундой выпустить Джемму становилось все невозможнее. Нэнси отвернулась и пошла в комнату горничной. На тумбочке рядом с кроватью лежала стопка старых журналов «Базар». Нэнси уселась на розовое покрывало и открыла один. Ее сердце часто билось, к горлу подкатил ком. Она слышала, как рядом отчаянно вопит Джемма. На открытой странице была фотография смеющейся женщины, прыгающей в воду с трамплина. Нэнси услышала, как в кухню вбежала мать. Послышался приглушенный шум, а потом рыдания Джеммы, которую успокаивала Николь. Нэнси не отрывала глаз от фотографии смеющейся женщины и приказывала своему разуму молчать.

Были и другие знаки беды: кража денег из кошелька матери, беспричинное вранье, внезапные приступы истерики.

Последней каплей стало похищение карточки «Америкэн экспресс» на чужом дне рождения. Вечером того дня матери Нэнси позвонила Лидия Петерс, мать девочки, у которой был день рождения. Нервно хихикая, Лидия сообщила, что Нэнси долго пробыла одна в хозяйской спальне. А когда она ушла с праздника, карточка, лежавшая на тумбочке у кровати, пропала. Ей совсем не хотелось спрашивать, но… Мать Нэнси нашла карточку, порвала ее, перезвонила Лидии и холодно сказала, что Нэнси ни при чем.

Сару Грин Николь нашла через подругу, у которой та работала нянькой и (по совместительству) психологом. Сара наблюдала за развитием дочери подруги, которая не хотела посылать дочь к настоящему психотерапевту. Сама Нэнси ничего не имела против психиатрии. Просто она боялась, что информация может просочиться в прессу.

Журнал «Город и деревня», сентябрь 20… года:

«Николь Данн — не тихоня, не домоседка. Супруга Стивена Данна, всемирно известного антрепренера, человека, который сделал себя сам (отметим также его увлечение верховой ездой), знаменита своим остроумием и необычными блестящими вечеринками, которые она устраивает как в Саутгемптоне, так и на Манхэттене.

„Я никогда не допускаю, чтобы список гостей превышал двести человек, — говорит она, отбрасывая со лба светлые волосы, когда мы гуляем по саду во французском стиле в ее саутгемптонском поместье. — Мне хочется чего-то особенного, я не горю желанием выступать в роли какой-нибудь сборщицы денег для очередного благотворительного фонда“.

Она смеется. Смех у нее звонкий, девичий, заразительный. Он еще больше подчеркивает привлекательность Николь Данн.

„Я люблю тематические вечеринки — марокканские, с французским оттенком, dolce vita… Однажды я устроила немецкую вечеринку. Представляете, я даже купила себе платье альпийской крестьянки!“ — смеется Николь и делает глоток чая со льдом, который ей подает дворецкий Джерри.

За что бы ни взялась Николь Данн, у нее все получается. Она принимала под одной крышей Брук Астор[17]и Салмана Рушди[18]. Ее приемы — одни из самых престижных для нью-йоркского высшего общества.

Стоило только подумать, что должно же существовать хоть одно облако на золотом горизонте очаровательной, харизматичной супруги Стивена Данна, как в дверях появляется мистер Данн, собственной персоной, и целует жену в губы. Я мысленно поднимаю руки и думаю: „Везет же некоторым!“ Стивен Данн грубовато красив. У него густые, блестящие волосы, как у выходца из семейства Кеннеди. Он немногословен, сдержан и явно без ума от своей жены…»

Николь Данн обнажена. Ее глаза закрыты. В комнате прохладно, но она все еще разгорячена. По шее текут струйки пота. Она проводит ногой по обивке раздвижного дивана, прикасается к мягкой коже, потом — к твердой ступне. Николь гладит ее кончиками пальцев. Затем проводит по жестким, проволочным волосам Бруно. Бруно курит ее сигарету.

— С каких пор ты куришь? — спрашивает Николь. Ее голос нежен и хрипловат.

— Я всегда курю зимой.

— Господи, — говорит Николь. — Уже зима. Мы знакомы уже два времени года.

— Три, — говорит Бруно. — Мы встретились в июне.

— Сейчас декабрь, значит… — Николь загибает пальцы на руке.

Бруно делает долгую затяжку.

— Какие крепкие, — говорит он. — Как только ты их можешь курить?

Пот на спине Николь стал холодным. Она ежится.

— Черт, наверное, придется принять треклятый душ, — ворчит Николь и встает.

— Надо бы поставить для тебя хорошую душевую кабину. Будь я при деньгах, давно бы поставил.

Бруно улыбается. Он замечает, что руки Николь стали немного полноваты, и думает о тонких руках тех девушек, с которыми обычно спит. Какого черта все это? Ведь он не просто так трахается с этой дамочкой из высшего света, разодетой в тряпки от «Шанель», избрав местом встреч промозглую мастерскую… Хотя… Нет, нет и нет! Причин для этого масса, и эти причины спутались в его голове, будто комок липкой ленты. Внезапно он чувствует себя ужасно одиноким.

Николь вздрагивает под струями еле теплой воды и быстро трет подмышки и между ног потрескавшимся обмылком. Она выдерживает под душем всего несколько секунд, затем встает на грязный коврик и хватает сырое полотенце, висящее на гвозде. Тусклые лучи зимнего солнца просачиваются сквозь узкое пыльное окошко, освещают стопки картин, аккуратно разделенных кусками фанеры. У Николь есть три картины Бруно Сайкса. С тех пор как она приобрела их, цена картин выросла вдвое.