Книга Серебряная Инна - Элисабет Рюнель

В Наттмюрберге шла молчаливая война. Кновель по пятам ходил за Инной, присматривался и принюхивался к ней. От нее пахло чужими. Инна и сама чувствовала на себе этот запах, впитавшийся в ее кожу, ставший ее частью. И Кновель инстинктивно чувствовал, что что-то не так. Носом чуял, но ничего не говорил. Просто неотступно следовал за ней, ни на минуту не оставляя Инну одну, и подозрительно смотрел на нее. По ночам он не спал. Инна слышала это по его дыханию. Даже ночью он следил за ней. И если Инна вставала, то и он вставал, не давая ей ни минуты покоя.

Инна же постоянно думала о чужаке. Она пыталась думать о нем как об «Ароне», но у нее не получалось. Она еще не осмеливалась называть его по имени. «Чужак» подходило лучше, потому что это было правдой: в нем чувствовалось что-то чужое, что-то недоступное и далекое, на нем не было отпечатка Кновеля, как на всем остальном ее окружении. Инне не хотелось, чтобы они знали о существовании друг друга. Не хотелось, чтобы их миры соприкоснулись. Поэтому слежка Кновеля представляла опасность. Он словно пытался через нее войти в контакт с чужаком, оставить на нем свой отпечаток.

Однажды утром она собралась на родник помыться. Ей казалось, что она сможет защитить чужака, смыв с себя его запах. Но отец пошел за ней. Он следовал за ней по узкой тропинке до самого родника, и там они остановились.

— Я хочу помыться.

— Мойся, — сказал он. — Чего я тут не видел?

— Оставь меня, пожалуйста. Мне нужно раздеться, — робко попросила Инна.

Кновель выругался:

— Думаешь, я женщины никогда не видел?

Инна ничего не ответила. Она чувствовала только безысходность и стыд, от которого кожа горела под одеждой.

— Чего ты ждешь? — продолжал Кновель. — Думаешь, я тебя голой не видел?

Видно было, что ему доставляет удовольствие эта тема. Она была для него приманкой, в которую Кновель крепко вцепился зубами и не желал отпускать.

— Не думаю, — наконец ответила Инна, зная, что он владеет ее телом, каждой его частичкой.

От этой мысли ее бросило в дрожь. Все тело затряслось, как лед во время разлива горной реки, волосы на голове встали дыбом, и к горлу подступила тошнота.

— Но ты не должен на меня смотреть! — завопила она и бросилась мимо Кновеля обратно к дому.

— А кто же должен, мерзкая потаскушка! — закричал он ей вслед. — Кто будет на тебя смотреть, если не я?

Кновель стоял и смотрел ей вслед, закипая от сдерживаемой ярости. Я не старик, думал он в бешенстве, не старик. Есть еще порох в пороховницах.

Инна спряталась на сеновале над хлевом и разрыдалась. Она редко плакала, но сейчас не могла сдержать слез оттого, что внутри нее был хаос, все чувства и мысли перепутались, и границы стерлись. Они бурным потоком неслись у нее внутри, сметая все на своем пути.

— Оставь его!

Так она сказала, Мари. Оставь его, сказала она. Уйди от него. Но Мари ничего не понимала. Она не знала, что это такое — принадлежать другому человеку, быть его собственностью, носить на себе его клеймо. Клеймо, повторила Инна, будто пробуя слово на вкус. Он оставил на моем теле свое клеймо. Его никто не видит, но он знает, что оно есть, и я это знаю. И если я уйду, это клеймо никуда не денется. Напротив, оно будет медленно выжигать мне кожу.

Слезы закончились, сменившись жаром. Размышляя обо всем этом, Инна думала и о чужаке тоже. Это к нему постоянно возвращались ее мысли. Перед глазами снова возникло его лицо, его руки, его добрые руки, которые гладили ее по волосам, заставляя забыть о Кновеле.

Было последнее утро на пастбище. Арон проснулся после двух часов тревожного полусна. Сегодня должны были прийти мужчины из Крокмюра, чтобы вместе с ним отогнать лошадей домой.

Инна не показывалась. Ни ночью, ни утром ее не было.

Накрапывал мелкий дождик. Снова потеплело, и воздух казался почти парным. От леса шел терпкий, пряный запах, Арон вдохнул его и сел на соломе. Лурв уже проснулся и бегал вокруг шалаша, принюхиваясь к ночным следам и время от времени поднимая заднюю лапу.

«Паршивый пес, — раздраженно подумал Арон. — Вместо того чтобы заниматься глупостями, лучше отправился бы на поиски Инны и привел ее ко мне».

Нет, она не пришла. Арон не мог думать ни о чем другом. Он думал и думал, искал ей оправдания, объяснения, злился, выходил из себя, но, что бы он ни делал, огромный она-не-пришла-камень отказывался сдвинуться с места, оставаясь лежать там, в центре мира, тяжелый и неподвижный.

Арон пытался убедить себя в том, что ему это приснилось, приснилось, что она пришла к нему в шалаш голой посреди ночи. Если рассказать кому-то об этом, то все только посмеются и скажут, что ему померещилось. Мало ли что может померещиться одинокому пастуху в лесу? Но проблема была в том, что сам Арон знал. Знал, что это произошло, знал, что это был не сон. Лучше было бы, если б ему все это приснилось. Сон можно с себя стряхнуть, но реальность — нельзя, у реальности есть мелкие острые зубы, которыми она впивается в тебя, оставляя отметины. И невозможно стереть из памяти воспоминания о том, как они с Инной касались друг друга. Ему придется взять их с собой в зиму, вместе со всей неясностью и недосказанностью их встречи.

Он без всякого аппетита позавтракал, большую часть отдав Лурву. Костер под дождем разводить не стал, да и пора было собираться. Арон оделся и сложил свои вещи, перевязав их ремнями. В Библии сказано, что женщин нужно остерегаться. Именно женщина навлекла проклятье на весь род людской, став причиной его грехопадения. От женщин нужно держаться подальше — так написано в Библии. Они — сети, в которые легко попасться.

И Арон держался от женщин подальше. Будучи моряком, он не ходил вместе с друзьями в портовые кабаки, сам не зная почему. Может, причина заключалась в том, что в кабаках попадались женщины, отдававшиеся за деньги чужакам. Эти женщины его пугали. Ему не хотелось с ними столкнуться, не хотелось видеть, чем они там занимаются. Но в Исландии у него осталась девушка. Так что не всех женщин Арон опасался. Просто им не было места в его жизни, как не было места браку или детям. Он знал, что ему они заказаны. И тут появилась Инна. Арон не знал, что с ним происходит, но он постоянно думал о ней, словно обрел в Инне то, что когда-то потерял.

Она обещала, что придет. Придет до того, как Арон вернется в деревню. У него перед глазами все еще стояла картина, как она поворачивается к нему и на ходу шепчет: «Обещаю».

Она же была рядом с ним все лето. Подсматривала за ним, пока он спал. Почему же сейчас она не пришла? Почему ее нет? Когда скоро между ними встанет зима. А в этих краях зима была не временем года, а целым континентом. Это Арон уже хорошо понимал.

Собрав все свои вещи и сложив их в кучку в шалаше, Арон пошел вместе с Лурвом к лошадям. Ему было грустно покидать пастбище. Все он делал сегодня в последний раз. В последний раз собирал лошадей, в последний раз пересчитывал их и проверял, все ли с ними в порядке. За лето он протоптал тропу в лесу от шалаша к пастбищу. Если он вернется следующим летом, то тропа останется на месте. Он успел создать свой собственный мир в этом лесу. Со своими тропинками, своими привалами, своими лежбищами, рыбными местами и коптильнями. Он нарисовал собственную карту внутри карты, полученной от лавочника и лежавшей у него в кармане. Это была карта его родины, вновь обретенной родной земли. Внезапно Арон понял, что на этой карте была и Инна, она стала важной отметкой, или, правильнее будет сказать, она проникала во все места, как ветер, совсем как ветер, — так думал Арон.