Книга Жизнь, прожитая не зря - Игорь Бойков

— Армяне — все торгаши. Пусть только попробуют не заплатить!

Молодые чеченцы, приехавшие с Идрисом, были их дальними родственниками. Они сидели в углу комнаты, за отдельным столиком и пили чай молча, не вмешиваясь в разговор старших. Но по их сверкающим глазам, по разгорячённым и алчным взглядам было понятно, что вопрос скорого получения выкупа занимает их не меньше.

VI

— Здорово, пацаны! — Станислав бодро приветствовал новых невольников, едва только спустился вечером в сумрачную глубь ямы.

Они вскинули на него насторожённые, запавшие глаза.

— Привет, — глухо буркнул Ашот.

Николай промолчал. Оба они привалились спинами к стенке зиндана, и сидели так, съёжившись, приткнув колени к подбородкам. Облизывали разбитые, вспухшие губы.

— Кто такие? Откуда? — с живым интересом спросил солдат.

— Из Города Ветров, — чуть помедлив, ответил Ашот. — Нас прямо на улице схватили и в машину затолкали. Возле дома моего. Кто, чего — мы не знали. Мы с ним шли как раз, — и он кивнул в сторону Николая. — А тут из машины эти выскочили и нас туда затащили. Сюда везли в наручниках и с мешками на головах.

И, громко шмыгнув носом, добавил:

— А это чё за село?

— Не село, а станица, — поправил старик Богдан. — Станица Внезапная называется. Только вы им, — и он указал пальцем на железную решётку над ямой, грубо сваренную из ребристых арматурин. — Не показывайте виду, будто знаете, где находитесь. Поняли?

— Да, хозяин спалит — вам же хуже будет, — подтвердил Сослан.

— А что будет? — спросил Николай, и его голос жалко вздрогнул.

— Да что угодно, что им по кайфу. Могут, к примеру, палец отрезать, а могут и ухо.

Губы Николая дрогнули и лицо скривилось в предслёзной гримасе.

— Чё, правда? — пролепетал он.

— Ну ты так уж не трясись, — подбодрил его Станислав. — У тебя как: папа, мама есть?

— Е… есть.

— Ну, так если они денег им отбашляют, то тебя отпустят.

— Чё, в натуре отпустят? — сразу оживился Ашот.

— Конечно, отпустят. Сам ты им на хрен не нужен. Им деньги за тебя нужны.

— Про деньги они ничего пока не говорили, — и он шевельнулся с беспокойством.

— Скажут ещё, погоди. Просто ждут пока, чтоб родаки там твои совсем на нервяках были. А потом ещё пытать начнут — чтобы ты домой письмо написал и выкуп за себя заплатить просил, — этот увалень не понравился Станиславу, показался ему рыхлым и нестойким.

— Пытать?

— Ну, а ты как думал? Их хлебом не корми — только дай над человеком поизмываться.

Услыхав такое, Ашот отшатнулся испуганно.

— Чё, в натуре?

Но ему никто не ответил, и армянин сжался, поник. Помолчали. Затем Станислав спросил:

— Тебя звать как?

— Ашот.

— А тебя? — и он толкнул в плечо Николая.

— А? Что? — словно очнувшись, вздрогнул тот. Его глаза были отрешёнными, пустыми.

— Звать как, спрашиваю?

— Николай. Коля.

— Стас, — солдат сам нащупал его ладонь, раскрыл, стиснул в своей и несколько раз повторил своё имя:

— Станислав меня звать. Стас. Понял, нет? Стас я с Новгородской области.

Ладонь Николая была влажной, вялой, и тут же безвольно опустилась вниз.

— Вы давно здесь? — не поднимая головы, тихо спросил Ашот.

— Да кто как. Я — с год. Сос вон лет пять уж у чехов сидит. А дед Богдан и сам небось не помнит сколько.

Станислав устало прилёг на гнилое, грязное тряпьё и неторопливо вытянул скованные ноги. Кандалы негромко звякнули.

— Я на войне в плен попал, прошлым летом. В горах, в Аргунском ущелье. Раненый был, контуженый. Вначале чехи меня на обмен держали, хотели на кого-то из своих обменять. Да потом того чёрт дёрнул в побег пойти. Ну, его наши и вальнули. Так я в горах до весны и просидел, а потом меня сюда продали, чтоб хоть что-нибудь получить.

Сослан запустил руку в открытую пачку макарон, набрал их целую горсть и принялся грызть.

— Короче, пацаны, — продолжил Станислав. — Я вам так скажу: выжить здесь можно. Вон на деда Богдана гляньте — уж тридцать лет как у чехов по ямам сидит, а всё живой.

— Сплюнь, — проворчал Сослан.

— Живой-живой. Только вот ухо за побег отрезали.

— Чё, в натуре? — и глаза Ашота, вперившиеся в старика, округлились.

Воцарилось тягостное молчание.

— Да уж, с тех пор я больше не бегал, — тихо проговорил, наконец, старик, проведя рукой по нелепо оттопыренному остатку уха. — Меня в горах всё держали. Оттуда хрен убежишь. А когда сюда, на равнину попал, то уж стар слишком был, сил не было. Сегодня вон лопату взял хлев разгребать, так руки чуть не отвалились — куда уж тут бежать, — и, помолчав, прибавил с тяжким грудным вздохом. — Нет. Со мной кончено.

— Поняли? — многозначительно протянул солдат. — Так что думайте, как вам быть.

Он приподнялся, придвинулся к осетину и тоже загрёб горсть макарон. Толкнул вбок Николая:

— На, поешь, — и отсыпал тому половину в машинально раскрывшуюся ладонь. — Другим здесь всё равно не кормят.

Николай начал вяло совать их по одной в рот, долго посасывая, прежде чем проглотить. Во дворе погасили фонарь, и в яме сделалось совсем темно.

Наконец он сказал:

— Меня не выкупят. Родители бедные, откуда у нас деньги. Меня, наверное, вообще случайно похитили, по ошибке.

Ашот глянул на него пристально, но промолчал.

— Может, и по ошибке, — пожал плечами солдат.

— И чего, я так и буду сидеть здесь?

— Если платить некому, то труба дело, — Станислав покачал головой. — Так просто они в жизни не отпустят.

— А если снова война начнётся, если войска сюда придут?

— Тогда чехи будут перевозить нас из аула в аул. Хотя, бывало, если наши их крепко давили, то они просто зинданы гранатами закидали. Им свидетели не нужны.

Руки Николая дрогнули, и из разжавшейся ладони макароны посыпались на землю. По худому, туго обтянутому кожей лицу заструились слёзы.

— Гады! С-суки! — вскричал он. — Суки!! — и хлопнул кулаком по дну ямы.

— Ты потише, слышь? Чехи услышать могут.

Но Николай повалился наземь и забился, выкрикивая визгливо:

— Суки! Суки!

Он раскидал тряпьё в стороны, и его тонкие пальцы заскребли влажную податливую землю.

— Э, да успокойся ты! Хорош!