Книга Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи

На кухне, заставленной архитектурными чудесами грязной посуды, Вив откидывает запястьем прядь волос, которая всегда падает на лоб, когда она спешит, и тихо напевает про себя: «Мои глаза узрели славу его прихода, хода, да». На заднем плане толпятся собаки, пожирая глазами оленьи кости, остатки хлеба и подливки, сваленные кучей в битой фарфоровой миске. За амбаром, в саду, деревца с пыльно-серыми листьями, которые уже начинают сворачиваться по краям, приносят дань заходящему солнцу – медные яблоки, и уставшее, налившееся соками солнце, медленно скользя в океан, милостиво принимает их дар. Чайки качаются на бордовых волнах прибоя, поднимаясь на гребни и опускаясь во впадины вместе с колышущейся водой, делая вид, что они являются неотъемлемой частью моря.

Бони Стоукс выходит из своего дома и направляется комической походкой черного аиста – шажок-прыжок-шажок – к магазину, чтобы проверить бухгалтерию сына. По дороге он считает шаги, чтобы удостовериться, что никто не украл ни фута тротуара. Тренер Левеллин свистит в свой свисток и бросает команду в последний тупой и изматывающий раунд пота и топота, который они уже неоднократно повторяли; Хэнк занимает место защитника, делает ложный выпад, чисто подрезает, принимая удар противника бедром. Концовка проходит с изможденными хрипами, все катятся по земле, вдыхая запах травы и песка, пока полузащитник не вырывается на открытое пространство. Тренер свистит, оповещая о конце тренировки, – в сумерках свисток звучит как блеск мишуры…

«Хэ-э-энк…»

Если бы он всегда так звенел…

«Хэнк!»

Но что сделаешь с остальными звуками?

«Я здесь, Джо, у коровы».

«Хэнкус? – Джо Бен просовывает голову в окно и сплевывает шелуху. – Я написал открытку Леланду. Может, хочешь взглянуть и что-нибудь добавить? Лично от себя?»

«Сейчас приду. Я уже выжимаю из нее последнее.»

Голова Джо исчезает. Хэнк ставит скамеечку на огромный ящик, в котором хранится аварийный генератор, и берет ведро. Подойдя к двери, он распахивает ее плечом, потом возвращается, отвязывает корову и, шлепнув ее по боку, выгоняет на пастбище.

Когда он возвращается домой с ведром молока, ударяющимся при каждом шаге о ногу, Вив уже вымыла посуду, а Джэн наверху укладывает детей спать. Джо, склонившись над столом, сосредоточенно перечитывает свою открытку.

Хэнк ставит ведро и вытирает руки о штаны. «Дай-ка взглянуть. Наверно, мне тоже надо черкнуть пару слов.»

…И почтальон, пуская кровавые сопли, докладывает своему начальнику: «Я не думаю, что это несчастный случай, слишком уж все хорошо получилось, чтобы быть случайностью. Я считаю, что этот парень – опасный псих, а взрыв был запланирован!»

Вспыхивает огнями игральный автомат. Тучи облаков несутся мимо. Наконец с яростным шипением автобус продирается сквозь городской транспорт и, вырвавшись на свободу, плавно покачиваясь, устремляется на Запад по живописной, словно с открытки, местности. Рука, летящая открытка, взрыв, щепки и осколки, земля, вставшая дыбом на газоне и медленно осыпающаяся вниз. Ивенрайт устраивает свою задницу на стульчаке в бензозаправочном клозете и раскрывает комикс. Не дождавшись и середины, Джонатан Дрэгер покидает собрание в «Красном врале « под предлогом того, что ему срочно надо ехать на Север, вместо чего направляется в кафе, где, усевшись за столик и раскрыв тетрадь, записывает: «Человек не может быть уверен ни в чем, за исключением того, что может проиграть. В этом его истинная вера, не верящий же в это, богохульник и еретик, вызывает у нас самый праведный гнев. Дети ненавидят зазнайку, который заявляет, что может пройти по забору и ни разу не упасть. Женщина презирает девушку, пребывающую в уверенности, что ее красота всесильна и обеспечит ей любовь. Ничто так не раздражает рабочего, как хозяин, уверенный в превосходстве своей администрации. И это раздражение может быть использовано и направлено в нужное русло.»

А в автобусе, откинувшись на спинку кресла, у окна дремал, просыпался и снова дремал Ли, редко когда открывая больше чем один глаз, чтобы взглянуть сквозь свои темные очки на проносящуюся за окном Америку. Сбавить скорость… Стоп… Обгон разрешен… Элегантные юнцы, развлекающиеся под навесами кафе, и точно такие же, элегантно отдыхающие в кемпингах после своих уличных развлечений… Осторожно… Сбавить скорость… Стоп… Скорость без ограничений…

Ли засыпал и просыпался, двигаясь к западу, трясясь над огромным урчащим автобусным мотором; (Ивенрайт рывками продвигается к югу от уборной к уборной) бесстрастно засыпал и просыпался, глядя на проносящиеся мимо дорожные знаки; (Дрэгер едет из «Красного враля», периодически делая остановки, чтобы выпить кофе и внести в тетрадку новую запись) радуясь, что не стал покупать в дорогу дешевое чтиво. (Дженни смотрит на облака, тянущиеся к морю, и начинает петь низким, приглушенным речитативом «О тучи… о дождь…») От Нью-Хейвена в Нью-Йорк, оттуда в Питтсбург, туда, где жизнь, где у людей ровные белые зубы, где много спагетти и хлеба с чесноком, где баночное пиво с рекламными наклейками. (Черт бы побрал этот понос! Ныряя в очередной клозет, Ивенрайт делает еще одну зарубку на мече Немезиды.) Кливленд и Чикаго. «Масса удовольствий… на маршруте 66!» ( «Положение владельцев кафе тяжелее, чем простых рабочих, – записывает Дрэгер. – Последние отвечают лишь перед работодателем, владельцы кафе – перед каждым посетителем».) Сент-Луи… Колумбия… Канзас-Сити, дезодорант для мужчин заглушает запах пота! Денвер… Чейена… Рок-Спрингз – Угольная Столица Мира. ( «Но и самый большой упрямец раскалывается, как ореховая скорлупа», – запечатлевает Дрэгер.) Добро пожаловать в Орегон! Скорость строго ограничена. (Пусть этот чертов упрямец только подождет, когда я швырну ему в морду эти документы!) До ярмарки в Юджине 88 миль… ( «Человек, – записывает Дрэгер, – есть… будет… может… не должен… «) Радуга… Синяя река… ( «О тучи… – поет Дженни, – облака, разите моего врага».) Фин-Рок… Либург… Спрингфилд… И только в Юджине он окончательно просыпается. Он проехал весь путь, почти не замечая этого. Он выходил на остановках – покупал плитку шоколада, кока-колу, принимал душ и возвращался на место, сколько бы времени до отправки автобуса ни оставалось. Но чем ближе он подъезжал к Юджину, тем чаще попадались в пейзаже наглухо закрытые двери с заржавленными замками. А после того как он пересел в Юджине на другой автобус, раздолбанный и неудобный, и тот пополз вверх на горный кряж, отделяющий побережье от остального континента, он почувствовал, что его все больше и больше охватывает тревожное возбуждение. Он смотрел на зеленую гряду гор, высящуюся впереди, заросшие густой зеленью кюветы и серебристые облака, словно привязанные к земле высокими и тонкими струйками осеннего дыма, как дирижабли. На огромные рычащие трелевочные тракторы, с ревом вырывавшиеся из зарослей, волоча за собой связки бревен, как… (как уж не знаю что, но в детстве, подобно ужасным драконам, они каждую ночь выползали из заколдованных гор, наполняя кошмарами мои детские сны. Эти воскресшие чудовища моего детства за все время путешествия стали первым намеком на то, что решение мое было чересчур поспешным.)