Книга Роксолана Великолепная. Жизнь в гареме - Ирина Кныш

Султан проводил диван, когда вбежал в зал Хассан, упал перед повелителем на колени:

— О великий… Вы приказали сообщить…

— Кто? — султан поднялся.

— Сын! У вас родился сын!

Радости молодого отца не было предела. Не мог ее сдержать.

Настя лежала в горячке, когда в ее комнату ее вбежал Падишах. Посмотрел на спящего сына, а потом бесшумно подошел к ее постели. Присел рядом, взял ее хрупкие руки в свои и сказал ласково:

— Любимая моя… Сегодня ночью я составил тебе газель, но порвал эти стихи… Потому что никакие слова не могут передать мои чувства к тебе.

— Не рви больше… — шептала Настя.

— Спасибо тебе за сына, божественная моя, радость моя… Я так соскучился по тебе… — Нежность переполняла султана. — Как ты хочешь назвать нашего первенца?

— Селим, в честь твоего отца… — еле улыбнулась Настя. — Он будет таким умным, красивым и достойным, как и его отец… А на праздник его обрезания мы пригласим властителей разных стран… Это будет такой праздник… Сулейман… Если бы ты знал…

Что-то хотела сказать, но боль пронзила ее. Застонала, откинулась на подушку…

Сулейман погладил ее по горячему лицу и чуть ли не на цыпочках вышел из комнаты. А около Насти уже колдовали служанки и седой доктор за перегородкой, который держал пульс султанши, не смея смотреть на ее тело…

Когда она пришла в себя, потребовала воды и приказала невольницам покинуть комнату.

Долго вглядывалась в первого своего ребенка. От боли мозг ее работал как в лихорадке. Вдруг ее бледное лицо порозовело. Слабым движением руки зачерпнула воды, и, обливая сына своего первородного, сказала тихо:

— Крестится раб божий — Степан — во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь…

Легонько открылась завеса. Чьи-то глаза удивленно смотрели, как Роксолана перекрестила ребенка трижды святым крестом.

Кто-то покачал головой, и исчез как тень…

А Роксолана откинулась на подушки — силы оставили ее.

Рос сынишка, названный Селимом. Кормила, пеленала, качала его сама Роксолана. Любила его. И отец, сдержанный в чувствах Сулейман, растроганно брал в руки их сына… Из розовой крохи Селим превратился в малыша. Бегал по парку, уже начинал говорить… Вместе с ним играл Мустафа, подросший и ставший более серьезным.

В зале на троне сидела Роксолана. Рядом — визирь. Лицо Роксоланы было открыто, и видно было как расцвела она, став женой и матерью. Привели двух людей: бледный, как смерть, хозяин школы невольниц Ибрагим, который когда-то угощал плетью златовласую рабыню и учитель Абуллах. Они тут же упали на пол, а Ибрагим пополз к Роксолане с криком:

— О всемогущая султанша Хюррем! Прости нас! Будь милосердна за те… те… В школе невольниц… Разве мы знали… О, Аллах! — Посмотрел с надеждой на визиря, но тот лишь зловеще улыбнулся. Роксолана переступила через бывшего своего хозяина, презрительно бросив ему: «Встань и иди прочь», а затем подошла к Абдуллаху, который дрожал всем телом. Села напротив него так тихо и скромно, как тогда, когда еще была рабыней в Каффе. Ласково взглянула на Абдуллаха, улыбнулась, и стала похожа на цветок.

— Рада видеть вас, учитель Абдуллах, — сказала султанша. — Я вспоминала о вас. Прошу вас быть учителем моего сына…

Слезы хлынули из глаз почтенного учителя Корана.

А когда султанша с Ахмед — пашой шли по коридору, великий визирь позволил себе с недовольством сказать:

— Ваше величество, но учителем вашего сына я назначил достойного Амаль-паша— заде… Никто не знает столько способов чтения Корана, как он… С великим султаном этот вопрос согласован.

— Я так решила. С властителем трех частей света я договорюсь.

Они шли дальше. Ахмед — паша пытался сдержать свои эмоции, и все же снова не смог сдержать раздражения:

— Вынужден вновь сказать вам, о, достойнейшая, не свободно женщинам ходить с открытым лицом…

Роксолана только весело рассмеялась:

— Мы говорили об этом с султаном. И он не мог показать мне место в Коране, где написано, что женщины должны закрывать лицо. Нет там этого! Да разве мог пророк дать такой приказ, если Аллах не приказал даже цветам закрывать свою красоту?

А когда выходили в парк, сказала султана:

— Завтра поедем на невольничий рынок, где меня покупали, выберем вблизи место для больницы, для имарета, для тимархана. Все это для бедняков.

— Но в казне нет для этого денег. — остановился удивленный визирь. — Мы давно не вели войн против неверных, и казна пуста…

— Опять разорять славянские земли? Опять Украину будут кромсать ваши псы — крымские татары? Завоевывайте Восток! — С гневом сверкнули глаза Роксоланы. И закончила резко: — Найдете деньги! Завтра поедем на Авретбазар!

По дороге, вдоль стены, гнали толпу невольников. Кого только среди них не было! Крестьяне и мещане, дворяне и духовные. Это было видно было по их одежде. Подавляющее большинство украинцы… Были среди них и казаки, отличающиеся шевелюрой и шароварами. Пленники шли скованные или связанные, как скот, битые и замученные. Среди них был и Степан, осунувшийся, лохматый, в пыли и грязи. Из раны на ноге сочилась кровь, и какой-то шелудивый пес все пытался лизнуть ее.

Навстречу несчастным двигался эскорт Роксоланы и Ахмед-паши. Султанша, закутанная в мягкие меха, сидела на зеленых подушках, в резной лектике. С болью смотрела она на будущих галерников, пытаясь скрыть свои чувства от вездесущего визиря. Солнце играло в ее золотистых волосах.

Кинул Степан взгляд на эту лектику, и остолбенел. Что-то знакомое увидел он в этой роскошной женщине, хотя лицо ее закрывал белый яшмак. Дернулся, забыв о цепи, сдавив горло ошейником, сдавленно крикнул: «Настя! Это ты?», но моментально получил страшный удар колом, пошатнулся…

Поднялась Роксолана на пуховых подушках, увидев эту картину. Долго вглядывалась в раба, корчившегося в грязи. Может, что-то показалось ей… И снова откинулась на подушках.

Еле поднялся Степан. Жилистый казак, товарищ по цепи, тянул его вперед, и он, еле передвигаясь, все оглядывался назад туда, где исчезала женщина — призрак его надежд…

Не закрывая лицо, принимала Роксолана художников, рисовали ее портреты, со строителем обсуждала макеты — проекты имаретов, хамамов, бывали в нее покоях и поэты, и артисты, и ученые… Играла с детьми и лохматой собачкой — ее «калымом»… Сидела рядом с Сулейманом, принимала послов — и из Австрии, и из далекой России. Подносили ей драгоценные подарки, и проводила она переговоров больше, чем Повелитель трех четвертей мира… Видел все это Ахмед-паша, свирепел. Наедине с султаном пытался что-то доказать, но Падишах только улыбался…

Счастливая была Роксолана. Улыбающаяся, жизнерадостная как солнце. Но и на солнце надвигаются облака…

Утром вышла из своих покоев — навстречу ей Махидевран. Наверное, ждала. Изогнулась своим пышным телом, глаза отводит, изображая наслаждение, и как бы случайно показала белый платочек султана… Вспыхнула Роксолана, сражу же вернулась назад, а Махидевран удовлетворенно хохотала…