Книга Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде

В половине восьмого она взяла рождественские подарки и поехала к матери и отчиму. В тот же вечер они отправлялись на рождественские каникулы на Барбадос, мать уже гладила блузки и рубашки. Мешки с обувью рядами были разложены на обеденном столе, а начищенные туфли стояли на газетах. По радио звучала веселая, бодрая музыка, а из носика кофейника шел пар.

— Ты не пойдешь на работу? — спросила Сисси. — Ты же собиралась зайти попозже, забрать подарки и попрощаться. Пожелать счастливого Рождества и все такое!

— Вчера вечером звонил отец. Можно мне выпить кофе?

— Твой отец?

Сисси грохнула утюг на подставку, торчащую из гладильной доски и затеребила голубую рубашку, разложенную на другом конце, и только потом продолжила:

— Я знаю, что вы иногда общаетесь, но я тебя ни о чем не спрашиваю. Это твое дело, для меня и он, и вся эта семейка — дело давно забытое.

— Но его мать, то есть моя бабушка, при смерти.

— И что?

— Ничего. Не знаю. Просто думаю, что делать.

— Ничего и не делать. Тридцать семь лет назад они не делали ничего! Поздновато начинать.

— Мама, не горячись. По-моему, ты сама сказала, что дело давно забыто.

— Ты первая начала. А как они со мной обошлись! Будто бы я была… какая-то вертихвостка, путавшаяся со всеми парнями в форме! Хотя я переспала с Туром всего один раз. И вообще у меня было всего два мужчины до Гюннара!

— Я знаю, что ты не вертихвостка. А где он, кстати?

— Еще не встал. Мы сегодня оба взяли выходной, чтобы собрать вещи. Хотя он мог бы легко отправиться в путешествие с одной только зубной щеткой и кредиткой.

— И было бы все в порядке…

— Так что ты думаешь, Турюнн? Поедешь к ней?

— Возможно. Не знаю. А что думаешь ты?

Мать снова взялась за глажку:

— Эта женщина — сущая ведьма. Но если ты хочешь увидеть ее перед… Она все-таки твоя бабушка, голос крови… Другое дело, если бы ты отправилась туда в отпуск, когда она была в добром здравии. Тогда была бы опасность увлечься.

— Каким образом?

— Ну, они могли бы тебе понравиться. Могло бы возникнуть чувство долга. Привязанность. Но раз она все равно умирает, то…

— Фу, как ты цинична!

— Спасибо за комплимент! У тебя есть деньги?

— Совсем нет. Пришлось брать кредит, чтобы купить долю в клинике. Дохода это пока приносит мало. Зарплата осталась на прежнем уровне.

— Я заплачу за самолет и гостиницу. Если соберешься ехать, я имею в виду. Потому что ты не сможешь ночевать на этом хуторе, это я тебе сразу же скажу. Там красивые виды, но больше ничего.

— Это если я поеду.

— У тебя день на раздумья. Тогда можешь оплатить билет прямо с моей карты. Гостиницу оплатишь сама, а я тебе потом верну. Не забудь, что многие гостиницы закрываются на Рождество. Поэтому поторопись.

— Если я поеду.

— По-моему, поедешь. Иначе ты бы со мной это не обсуждала. Думаю, тебя так и разбирает любопытство. Ну, и с отцом познакомишься. А там есть еще, знаешь ли…

— Еще кто?

— Члены семьи. У него два брата, ты, наверное, знаешь. И отец. Но я понятия не имею, жив ли он еще. Жив?

— Откуда я знаю.

— Молчаливый чудак. Не сказал мне ни единого слова. Хотя я там была наскоком. Ведьме потребовалось чуть больше часа, чтобы констатировать, что я — неподходящая жена для наследника. А наследник и не сопротивлялся. Даже не сказал матери, что я беременна. Но я ему отомстила по-своему, я счастлива, что ему пришлось раскошеливаться на алименты, пока я не познакомилась с Гюннаром. Могу себе представить, какой его ждал разнос, этого маменькиного сынка, когда скаредная мамаша увидела в декларации, что маленькой фрекен Брайсет из Трумсё ежемесячно отчислялись деньги!

— Не так уж долго.

— Думаю, ей и этого хватило. Кстати, я тогда умоляла Гюннара, но он был непреклонен. Хотел содержать падчерицу сам. Но все-таки долгих четыре года пришлось платить им. И я до сих пор радуюсь.

— Скажи, ты его ненавидишь?

— Ты что! Такого жалкого человечишку…

— Ты ведь меня в честь него назвала.

— Поначалу я думала, он еще появится. Заберет нас с тобой. Но, слава богу, он так и не появился. Я бы умерла там, запертая на этом хуторе. И за тебя бы тоже все решали. Как и за меня. А так я вынуждена смириться, что ты не хочешь завести семью и родить ребенка. Да и поздновато уже становится. Нет, разумеется, не слишком поздно, просто поздновато.

— Мы, кажется, не об этом говорим? Я не хочу детей. Что я могу дать детям? Двухкомнатную квартиру в моем городишке и любовь к собакам? К тому же, у меня нет времени на детей, так что расслабься. Вы с Гюннаром вполне могли родить мне брата или сестру, вот и была бы у тебя уже куча внуков.

— Вот это уже точно слишком поздно, дружок! И зря ты не хочешь поехать с нами на Барбадос. Тебе бы там понравилось.

— Может, я все-таки поеду.

Сисси обернулась с утюгом в руке.

— На Барбадос?

— Нет. В Трондхейм.

— Моя кредитка лежит в бумажнике на буфете. Только не забудь заказать гостиницу, телефон в гостиной, там же ручка и бумага.

Она заказала билет на вечерний рейс. Обратно с открытой датой. У них все равно остались только дорогие билеты. Номер она забронировала в «Ройял Гарден», единственной гостинице, открытой в Рождество, остальные закрывались уже в пятницу. Можно подумать, она собирается провести там все рождественские каникулы! Она забронировала две ночи до четверга.

В клинике было море цветов. В горшочках с бантиками, ангелами и шариками на всех свободных столах. Владельцы животных демонстрировали свою благодарность. Взять отгул оказалось просто, многие ассистенты были не прочь подзаработать. Пара телефонных звонков, и дело в шляпе.

В приемной уже ждало несколько пациентов. Две кошки в сумках-переносках испуганно смотрели на молодого, запыхавшегося ризеншнауцера, который стоял посреди комнаты и смотрел на входную дверь, и на старого английского сеттера с подгибающимися задними лапами. Она знала и владельца, и сеттера. У сеттерши по имени Белла была сильная дисплазия бедра и остеохондроз, она уже полгода принимала лекарство. Турюнн подошла к собаке и опустилась перед ней на корточки. Лицо державшего поводок мужчины будто застыло, работали только челюсти.

— Похоже, дела не очень хороши, — сказала Турюнн тихо.

— Да. Несмотря на Рождество.

— Вам надо было взять номерок. Не сидеть в очереди.

— Ничего. Это ничего.

Владелец отчаянно закивал, лоб наморщился, а глаза уставились в пол.