Книга Мокко. Сердечная подруга - Татьяна де Ронэ

С виду.

Четвертое письмо, очень короткое, было сильно измято, чуть ли не разорвано. Я с трудом разобрал написанное.

Лоренцо!

Умоляю, перестаньте играть со мной. Я не могу прийти сегодня вечером. Это невозможно.

Простите меня.

И это письмо тоже не было отправлено. Быть может, Констанция все-таки пошла на это таинственное свидание? Я схватил следующее письмо. Перед глазами возникли слова, которые я прочесть не смог.

Lettera a una ragazzina strana e appassionata, tenera e violenta, fiera e sottomessa; lettera a una Costanza dagli occhi di un blùù azzurro, che si concede e si ritira corne la marea.

Почерк был сжатый, с наклоном вправо. Письмо занимало не одну страницу. Всего таких писем оказалось три. И узнать, о чем в них шла речь, я не мог. Три письма, подписанных инициалом «L», украшенным острыми, словно клинок шпаги, росчерком.

Значит, Лоренцо Валомбра ответил Констанции. Но что он ей написал? Я недоумевал, просматривая снова и снова страницы, исписанные напевными и непонятными словами. Есть ли в моем окружении человек, который говорит по-итальянски? И который мог бы перевести для меня эти письма, не задавая нескромных вопросов?

Когда я в очередной раз прошелся по гостиной, в дверь позвонили. Час ночи… Открывая дверь, я ощутил некоторое беспокойство.

Передо мной стояла Жозефина – осунувшаяся, бледная.

– Ты дома! Я так волновалась!

Она быстро вошла в квартиру, сняла куртку и посмотрела на меня с упреком. Я стал нести какую-то чушь, но Жозефина сделала вид, что мои оправдания ее удовлетворили. Она сразу обратила внимание на письма, которые я инстинктивно спрятал за спиной. Наверняка мое поведение показалось ей странным. Она стала меня расспрашивать. Я помрачнел.

Тогда она изменила тактику – превратившись внезапно в ласковую кошечку, присела со мной рядом и, улыбаясь и поглаживая меня по волосам, стала рассказывать, что случилось с ней за день.

Я не сопротивлялся. И вообще, может, лучше сразу сказать ей правду?

– Мне нужно кое-что рассказать тебе, Жозефина.

Она посмотрела на меня нежно и ободряюще.

– Это касается моего донора.

Улыбка ее застыла.

– Только не говори, что ты ездил к родственникам этой девушки!

– Я и правда к ним ездил.

– Ты с ума сошел! – вскричала она, вскакивая на ноги. – Я ведь предупреждала тебя. И профессор тоже! Пожертвование органов – акт анонимный и должен таковым оставаться!

Напрасно я пытался ее успокоить.

– Эти люди пережили такое горе! – Голос Жозефины сорвался от волнения. – Ты хоть представляешь себе, что наделал? Они потеряли дочь, а ты вот так заявляешься в их дом… Мне стыдно за тебя!

– Подожди, я тебе все расскажу… Я объясню…

– Я ничего не желаю знать!

Жозефина присела на диван. Было очевидно, что она очень расстроена. И тут взгляд ее остановился на пачке писем, которую я уронил.

– А это еще что такое? – словно между прочим спросила она и подняла с пола письмо, подписанное «Констанция», прежде чем я успел ей помешать.

– Письмо.

– Это я и сама вижу, спасибо за пояснение, – холодно отозвалась Жозефина. – Это письмо написано Констанцией Деламбр, я так понимаю? Кто дал тебе его?

Я не нашел в себе смелости соврать.

– Я нашел эти письма у нее дома.

– Так ты их украл?

– Нет. Они были спрятаны.

– Ты рылся у нее в квартире?

– Вовсе нет. Я знал, где она их спрятала.

Жозефина смерила меня насмешливым взглядом.

– На тебя снизошло озарение?

– Именно.

Она вскочила, лицо ее исказилось от гнева.

– Ты вернешь эти письма семье Констанции Деламбр! Завтра же!

– Это невозможно.

– Почему?

– Это особенные письма. Интимные. Личные.

– И какое право имеет Брюс Бутар читать чужие интимные и личные письма?

Я ответил не сразу.

– У меня ее сердце.

Жозефина рассмеялась. Я старался сохранить спокойствие.

– Я как раз пытаюсь тебе объяснить… Сейчас ты все поймешь. Сядь и послушай. Это длинная история. Мне нужно было раньше тебе рассказать.

Жозефина подошла ко мне вплотную.

– Нет, это ты меня послушай! Ты совсем потерял голову. Тебе нужно лечиться, пока еще не поздно, пока ты окончательно не спятил! Я завтра же запишу тебя на прием к доктору Пинель!

– Но я не сумасшедший! Послушай же наконец!

Мне вдруг страшно захотелось есть. И неудивительно. Ведь в последний раз я ел много часов назад.

– Ты неважно выглядишь, – заметила Жозефина, смягчаясь. – Ты устал, наверное. Может, лучше будет прилечь? Поговорим завтра утром.

– Я хочу поговорить с тобой сейчас!

– Иди лучше спать, – мягко и настойчиво сказала она. Так мать убеждает заигравшегося мальчугана отправиться в постель. – Тебе нужно отдохнуть.

Раздражение поднялось во мне, словно лава в уснувшем вулкане, и теперь рвалось наружу. Много месяцев я не чувствовал такого гнева.

Жозефина отшатнулась.

– Ты пугаешь меня… – пробормотала она.

Брюс Бутар из прошлого – сварливый, раздражительный брюзга, который так долго не показывался на свет, взял во мне верх. Я взорвался. Брызжа слюной от ярости, я заявил, что хочу быть один. И если она не желает меня слушать, то может убираться ко всем чертям. И что я не желаю слышать, как меня называют сумасшедшим. И тем более она не имеет никакого права вмешиваться в мою жизнь. И вообще ее никто не держит!

Жозефина выглядела удрученной. Она едва сдерживала слезы. Мне вдруг стало стыдно. Я неловко попытался ее обнять, но она вырвалась, схватила сумочку и куртку и захлопнула за собой входную дверь. Я бросился на лестницу, что было мочи выкрикивая ее имя. Слишком поздно. Она убежала. Соседка из квартиры напротив приоткрыла дверь. Лицо у нее было заспанное, на голове торчали бигуди. Ядовитым голосом она напомнила мне, что на часах – два ночи.

Что на меня нашло, что я позволил себе говорить с Жозефиной в таком тоне? Пребывая в полнейшей растерянности, я снова заходил из угла в угол. Если бы только у меня нашлась сигаретка! Или пиво! Или стаканчик красного! Как объяснить ей, что я сожалею о том, что обидел ее? Что сделать, чтобы она меня простила? Может, написать ей, выплеснуть все, о чем я думал в последние дни, в длинной любовной исповеди? Послать ей цветы? Поехать к ней? Принести ей завтрак в семь утра?