Книга Слабость Виктории Бергман. Часть 1. Девочка-ворона - Эрик Аксл Сунд

Он вздохнул, но не ответил.

– Вы также сказали, что сознаете, что причинили дочери вред, поскольку в современном правовом государстве ваши действия не признаются…

– Я содержал их, – перебил он. – Они никогда ни в чем не нуждались, и как отцу и главе семьи мне нечего стыдиться.

Он опять подался вперед. Его взгляд вновь стал пристальным, и она отпрянула, почувствовав идущий от него запах.

И не только пота. Его дыхание пахло ацетоном.

– У вас хватает наглости спрашивать меня о стыде? – продолжил он. – Я расскажу вам кое-что, чего не говорил полицейским…

Его быстрые смены настроения начали беспокоить Софию. Запах ацетона мог быть признаком недостатка калорий и питания, того, что он не ест. Может, он живет на лекарствах?

– Нас окружают мужчины, самые обыкновенные мужчины, это может быть кто-нибудь из ваших коллег или родственников, не знаю. Я никогда не покупал ребенка, а эти мужчины покупали…

Зрачки у него казались нормальными, но знание действия психофармакологических препаратов подсказывало ей: что-то не так.

– Что вы имеете в виду?

Он снова откинулся на спинку стула и, похоже, немного расслабился.

– Полиция нашла у меня в компьютере компрометирующие материалы, но если они хотят найти действительно серьезные вещи, им надо искать гораздо дальше на севере, в домике в местечке Онге. Там есть человек по имени Андерс Викстрём. Полиции следует проверить его погреб.

Взгляд Лундстрёма блуждал по комнате, и София засомневалась в правдивости его слов.

– Андерс Викстрём покупал детей у Организации. Они называют себя как-то вроде “Третьей бригады” или “Солнцевской братвы”. Там в одном шкафчике есть два видеофильма. На первой пленке мальчик четырех лет и мужчина, педиатр из Южной Швеции. Лица мужчины нигде не видно, но на бедре у него имеется родимое пятно, похожее на лист клевера, по которому его легко вычислить. На второй пленке семилетняя девочка с Андерсом, еще двое мужчин и девушка из Таиланда. Второй фильм снят прошлым летом, и он более жуткий, чем первый.

Карл Лундстрём дышал носом, и когда он говорил, кадык у него ходил вверх и вниз. Его вид вызывал у Софии физическое отвращение. Ей не очень-то хотелось слушать дальше, она чувствовала, что ей трудно воспринимать его рассказ профессионально.

Впрочем, что бы она ни думала, слушать его и пытаться понять являлось ее обязанностью.

– Это происходило прошлым летом?

– Да… Андерс Викстрём – это жирный мужик в фильме. Двое других участников не захотели назвать себя, но видно, что тайская девушка находится там не по собственной воле. Она пила много спиртного, а однажды, когда она не выполнила распоряжение Андерса, тот влепил ей пощечину.

София не знала, что и думать.

– Ясно, что вы видели эти фильмы, – закинула она удочку. – Но откуда вам известны детали съемок?

– Я был там, когда их снимали.

София знала, что ей придется сообщить полиции о том, что он ей сейчас рассказал.

– Вам доводилось присутствовать при других подобных случаях насилия?

– Я объясню вам, как это происходит, – начал Карл Лундстрём с печальным видом. – В настоящий момент примерно пятьсот тысяч человек сидят в интернете и обмениваются детской порнографией в форме снимков или фильмов. Получение доступа к материалу предполагает “ответную услугу” в виде собственного вклада. Если имеешь нужные контакты, это несложно. Тогда ты можешь даже заказать себе по интернету ребенка. За сто пятьдесят тысяч тебе предоставят латиноамериканского мальчика, которого ты заберешь в надежном месте. Официально мальчика не существует, и, стало быть, он твой. Следовательно, ты можешь использовать его как угодно, и чаще всего дело, естественно, кончается его исчезновением. За это тебе тоже придется заплатить, если у тебя не хватит мужества лишить его жизни самому, но на такое почти никто не решается. Стоит это, как правило, больше уже заплаченных тобою ста пятидесяти тысяч, возможно, вдвое, и торговаться с людьми такого рода не имеет смысла.

Ничего нового София не услышала. Эти сведения имелись в протоколах допросов. Тем не менее она почувствовала приступ тошноты – желудок сдавило, в горле пересохло.

– Значит, вы сами покупали ребенка?

– Нет, – ответил Карл Лундстрём с усмешкой. – Но, как я уже говорил, я знаю людей, которые покупали. Андерс Викстрём купил детей, заснятых в фильмах, про которые я только что рассказывал.

София сглотнула. В горле жгло, руки дрожали.

– Какие у вас возникали ощущения от подобного зрелища?

– Я возбуждался. – Он снова усмехнулся. – А вы как думали?

– Вы сами участвовали?

Он засмеялся.

– Нет, я только смотрел… Бог свидетель.

София наблюдала за ним. Ртом он по-прежнему улыбался, но глаза казались печально пустыми.

– Вы часто возвращаетесь к Богу. Расскажите поподробнее о вашей вере.

Он пожал плечами и вопросительно поднял брови:

– О моей вере?

– Да.

Снова вздох. Когда он продолжил, голос его звучал подавленно.

– Я верю в божественную истину. В Бога, который существует за пределами нашего понимания. В Бога, который был близок человеку в доисторические времена, но чей голос за прошедшие столетия стал стихать в нас. Чем больше вокруг Бога возникало человеческих изобретений, таких как церковь и священники, тем меньше оставалось от изначального.

– А что является изначальным?

– Гнозис[27]. Чистота и мудрость. Когда Линнея была маленькой, я думал, что Бог присутствует в ней, и… думал, что обрел его. Но не знаю, вероятно, я ошибался. Сегодня ребенок менее чист при рождении. Уже в утробе матери его отравляет гул окружающего мира. Примитивный гул земной фальши и мелочности, бессмысленных слов и мыслей о материальных, бренных вещах…

Они немного посидели молча. София обдумывала услышанное.

Ее интересовало, могут ли религиозные суждения Карла Лундстрёма объяснить, почему он посягнул на собственную дочь, и она почувствовала, что вынуждена приблизиться к центральной теме беседы.

– Когда вы впервые покусились на половую неприкосновенность Линнеи?

– Когда? Ну… ей было три, – с ходу ответил он. – Мне следовало бы еще с годик подождать, но так уж вышло… Можно сказать, случайно.

– Опишите, что вы почувствовали в тот раз. И скажите, как вы смотрите на этот случай сегодня.

– Ну… не знаю. Это трудно.

Лундстрём заерзал на стуле, несколько раз попытался начать рассказ. Его рот открывался и снова закрывался, а адамово яблоко шевелилось, когда он сглатывал.