Книга День гнева - Артуро Перес-Реверте

Антонио Алькала Галиано, дав себя убедить и повиновавшись столь настоятельной рекомендации, справедливость коей успел проверить на собственном опыте, пускается в обратный путь — домой, где мать, с ума сходя от беспокойства, будет умолять его никуда больше не ходить. И в конце концов, совершенно сбитый с толку тем, что видел и слышал, он согласится не испытывать судьбу.

* * *

А покуда юный Алькала Галиано принимает решение не выходить на подмостки, где разыгрывается первый акт этой драмы, горожане по-прежнему рвутся к парку Монтелеон за оружием. Дав большой крюк, отряд Молины остановился, не дойдя до проезда Сан-Пабло, потому что увидел впереди французский пикет. И слесарь, памятуя о расстреле на дворцовой эспланаде, решает не рисковать.

— Каждому овощу — свое время, — цедит он сквозь зубы. — А в пост положено репу есть…

Без происшествий и помех добрались до ворот парка и присоединились к толпе прочие отряды. Один из них возглавляет тощий и деятельный студент-астуриец Хосе Гутьеррес, собравший вокруг себя человек шесть, и среди них — парикмахер Мартин де Ларреа и его подмастерье Фелипе Баррио. Здесь же — Космэ Мартинес де Корраль с улицы Принсипе, управляющий бумажной фабрикой и отставной артиллерийский солдат, явившийся предложить свои услуги былым однополчанам, если те, конечно, захотят драться. Рядом с ним — тезка его, угольщик Космэ де Мора, владелец лавки на проезде Сан-Пабло, и его приятель, привратник в здании окружного суда Феликс Тордесильяс с улицы Рубио. Все они умудрились беспрепятственно, нигде не повстречав французов, привести сюда один из самых многочисленных отрядов, к которому по дороге примкнули десятник Франсиско Мата, плотник Педро Наварро, Херонимо Мораса, цирюльник с улицы Сильва, погонщик мулов леонец Рафаэль Канедо и Хосе Родригес, содержатель винного погребка на Сан-Херонимо, вместе с сыном Рафаэлем. На улице Орталеса их догнали братья Амадор — Антонио и Мануэль, за которыми, как ни гнали его, увязался, не убоясь подзатыльников, третий, младший брат, одиннадцатилетний Пепильо.

* * *

Еще один отряд, который вот-вот прибудет к Монтелеону, сколотил Хосе Фернандес Вильямиль, хозяин постоялого двора с площади Матуте, а за ним движутся его слуги, несколько соседей и нищий с улицы Антона Мартина. Вломившись в ратушу, Вильямиль разоружил охрану, сопротивления не оказавшую: один из сторожей примкнул к отряду, — и разжился шестью ружьями со штыками и соответствующим огневым припасом. Изо всех горожан, ополчившихся сегодня в Мадриде на французов, на долю этого отряда выпало наибольшее число разнообразных передряг. Едва лишь раздобыли ружья и двинулись в сторону дворца через улицы Аточе и Калье-Майор, как неподалеку от здания кортесов нарвались на небольшой кавалерийский отряд. Уложив в скоротечной схватке французского офицера, испанцы отступили к аркаде на Пласа-Майор и стали отстреливаться, пока не появилась французская пехота, а уж тогда пришлось им под частым огнем переместиться по открытому пространству Пуэрта-де-Гвадалахара к Пласа-де-Дескальсас, где к ним присоединились замочных дел мастер Бернардо Моралес и казначейский чиновник Хуан Антонио Мартинес дель Аламо. Новую попытку прорваться к дворцу пресекла, едва лишь высунулись они из-за угла, картечь. Откатились назад, на Дескальсас, и, пока переводили дух и решали, как быть дальше, с балконов добрые люди рассказали, что много народу направилось к парку Монтелеон. И вот, после краткой остановки в таверне у Сан-Мартина, где немного освежились, а мех с вином вместимостью в целую арробу[24]взяли с собой, причем хозяин при виде ружей даже и денег за него не взял, Вильямиль и его люди, включая нищего, трогаются скорым шагом к Монтелеону, только на этот раз никто уж не кричит: «Бей французов!» Хотя постоянно встречаются им другие партии, которые требуют оружия, и жители окрестных домов подбадривают их, обращая к ним с балконов и из окон разные утешительные и приветные слова, Вильямиль — стреляный воробей или, если угодно, путаная ворона — велит двигаться, прижимаясь к стенам и фасадам, смотреть в оба, ружья держать наготове, рот — на замке и всячески стараться не привлекать к себе внимания.

* * *

Из окон Главного штаба артиллерии по-прежнему слышатся отдаленная пальба — выстрелы гремят теперь постоянно — и шум толпы, направляющейся в Монтелеон. В одиннадцать утра капитан Веларде, все это время продолжавший — к вящему беспокойству полковника Наварро — чертить бессмысленные арабески и бормотать себе под нос «драться… драться…», откидывается на спинку стула и вдруг резко, рывком, опершись обеими руками о столешницу, вскакивает.

— Погибнуть! — вскрикивает он. — Отомстить за Испанию!

Полковник тоже поднимается, пытается успокоить его, но Веларде явно не в себе: каждый выстрел, раздающийся на улице, каждый крик проходящих мимо людей будто разрывает ему нутро. Побелев как полотно, неверными движениями отстранив начальника, он на глазах испуганных офицеров, солдат, писарей, прибежавших на его крики, выскакивает из кабинета, скатывается по лестнице.

— Идемте сражаться с французами! Защищать отчизну!

Все в замешательстве. Полковник взмахом руки приказывает: никому ни с места. Веларде на миг останавливается взглянуть, последовал ли за ним кто-нибудь, поворачивается, бегом бросается по улице, расчищая себе путь прихваченным у ординарца ружьем.

— Всем стоять! — кричит Наварро. — Не сметь идти за ним!

Из полусотни людей, находившихся в тот миг в кабинетах, во внутреннем дворике и в подвале Главного штаба, приказ нарушили только двое — делопроизводитель Мануэль Альмира и Рохо Мартинес Доминго, вольнонаемный писарь, взятый на испытательный срок без жалованья. Поднявшись из-за столов, они бросают перья, отодвигают чернильницы, хватают каждый по ружью и молча, без единого слова, следуют за Веларде.

* * *

Едва ли не в тот самый миг, когда капитан Веларде покинул здание Главного штаба артиллерии, на другом конце города, возле фонтана Нептуна, капитан Марселей Марбо глядит на пологий склон холма, по которому он предполагает вести сейчас авангард кавалерийской колонны, направленной генералом Груши из Буэн-Ретиро на Пуэрта-дель-Соль, по-прежнему заполненную мятежниками: так уверяет курьер, только что сюда примчавшийся во весь опор и по дороге раненный в руку. Марбо горделиво выпрямляется в седле, оборачивается, глядит — и не может не залюбоваться мощью замершей у него за спиной громады.

«Нет на свете силы, — думает он, — способной противостоять этому».

Что ж, у Марбо есть основания так полагать. Это цвет императорской армии. Лучшая кавалерия в мире. Вдоль южной стены королевских конюшен, во всю ширь проспекта до самой площади Колисео, окружающей старинный Австрийский дворец, посверкивая на утреннем солнце наконечниками пик и гребнями касок, сияя золотом шитья и шнуровки, поэскадронно выстроились плотные шеренги. В авангарде — сотня мамелюков и пятьдесят драгун императрицы. За ними — по двести конных егерей и конногренадер Старой гвардии, а еще дальше — тысяча драгун из бригады Приве. Коннице поручено выбить восставших с Пуэрта-дель-Соль и Пласа-Майор и соединиться там с пехотой, которая подойдет по улицам Ареналь и Калье-Майор, и с тяжелой кавалерией — кирасиры от Карабанчелес двинутся по улице Толедо.