Книга Заговор против террора - Алекс Маркман

Кирилл молчал и лихорадочно перебирал в голове причины, по которым сочли нужным арестовать Цилю Наумовну. Один из вариантов — хотят заставить ее дать показания на кого-нибудь из ЕАК. Она, разумеется, не сможет противостоять нажиму или физической боли. Могли ли его отчеты сыграть какую-нибудь роль в ее аресте? Нелепость подобных догадок больше не смущала его. События последних месяцев доказали, что ближе всех к истине оказывался самый дурацкий вариант, в котором не было никакой логики. Вот и сейчас: кому придет в голову преследовать ЕАК в то время, когда только начали устанавливаться дипломатические отношения с Израилем?

— Кстати, четвертого октября еврейский Новый год, — Кирилл решил перевести разговор на более приятную тему.

Софа, не глядя на него, молча кивнула.

— Мне дали задание написать статью о посещении Голдой Мейерсон московской синагоги, — продолжал Кирилл, как будто разговор шел о будничных событиях.

Софа оживилась и вскинула голову.

— Да? Я тоже хочу! Я хоть и не религиозная и в синагогу никогда не хожу, но посмотреть на Голду. Ой, я обязательно пойду. Что это у нас? Понедельник? Какая жалость! Только начала работать и уже придется отпрашиваться на день. Но пропустить такое событие я не могу.

— Может, не следует тебе. — неуверенно пробормотал Кирилл — Знаешь, попадешься кому на глаза, сейчас ведь черт знает что творится.

— Очень даже следует! — твердо заявила Софа. — Весь мир должен видеть, что мы поддерживаем Израиль, и не боимся последствий. Нужно будет пораньше прийти, а не то в синагогу не пробьешься, народу набежит тьма-тьмущая.

— Вряд ли, — скептически возразил Кирилл — Люди боятся показать, что у них есть связи с заграницей. Уверен, что придет не больше сотни человек.

Утром, разбегаясь по своим работам, они столкнулись с соседями Кирилла, — бездетной парой в преклонном возрасте. Поздоровавшись с Кириллом и Софой, они с робкими улыбками прошмыгнули на кухню.

На улице Софа торопливо попрощалась и, засеменив быстрыми шажками к метро, скрылась в толпе спешащих на работу. Кирилл посмотрел ей вслед, словно продлевая время близости, и отправился в редакцию.

Объем его журналистской и вместе с ней оперативной работы катастрофически нарастал. Несмотря на постоянно расширяющийся круг знакомств, никаких врагов народа в любой форме он не обнаружил, хотя людей, открыто высказывающих свое недовольство нищетой и бездушием бюрократии было немало. Будет ли это основанием для их ареста? Впрочем, это не ему решать. Он выполняет свою работу, как маленькое колесико в большой машине. Солдат есть солдат: его дело не думать, а выполнять приказ.

Софа обычно звонила ему после четырех, и он старался быть в это время у себя в кабинете. Но получилось так, что он два дня подряд не смог добраться на работу до позднего вечера, а на третий день она не позвонила, но он не волновался. Софа работала в хирургическом отделении, и нет ничего удивительного, если она была занята.

Их короткие, пятиминутные разговоры по телефону доставляли ему огромное удовольствие. Они обменивались шутками, всегда вызывающими смех у обоих, порой не совсем пристойными со стороны Кирилла, но Софа никогда не протестовала против его солдатской грубости, объясняя свою терпимость к такого рода юмору своей профессией.

— В морге на вскрытии и не такое услышишь, — объясняла она. — А послушал бы ты шутки студентов во время курса венерических болезней! Бывали некоторые, безголовые, которые вплетали свои смешные замечания в идеологические лозунги. Тогда вообще. Доигрался один тут, мы его больше не видели.

— А что он сказал?

— Что социализм — как триппер. Вовремя не спохватишься — никогда не вылечишь.

— Понятно, — хмыкнул Кирилл.

На следующий день он решил позвонить ей сам. Софа просила набирать ее телефон только в случае крайней необходимости, так как им пользовалось много сестер и врачей. Поскольку она редко находилась поблизости, нужно было посылать кого-нибудь за ней, и без особой надобности это делать не следовало.

Дозвониться было нелегко: телефон почти все время был занят. Наконец ответили, и он попросил Софу Фридман.

— Сейчас, — ответил недовольный женский голос, а через минуту ему ответили, что она на операции и подойти не может.

Кирилл не переживал, что с Софой не удается увидеться. Он собирался приехать к ней в воскресенье, но закрутился со своими журналистскими делами и встречами — работа не давала покоя даже в выходной день. Что делать, все перегружены, а понедельник уже завтра, рассуждал он в воскресенье, и мы встретимся в синагоге, на встрече с Голдой Мейерсон. Вернулся он домой поздно вечером и лег спать с предвкушением скорого свидания.

//__ * * * __//

В синагоге было не протолкнуться. Люди стояли плечом к плечу уже при входе, и пробраться в зал Кириллу удалось только благодаря удостоверению журналиста и наглости, продиктованной необходимостью. Зал был битком набит. Протиснуться больше, чем на два шага он не смог. В какой-то мере ему помог высокий рост. Он видел поверх голов возвышение на котором проходила служба, а еще ту часть балкона, которая была отведена для женщин. Он попытался взглядом отыскать там Софу, потом угадать, кто из женщин Голда Мейерсон, однако его старания ни к чему не привели.

Раввины на сцене что-то пели, потом бормотали на незнакомом языке, раскрывали свитки и читали их, а потом снова пели. Те в зале, которым посчастливилось занять кресла, вставали порой, как по команде, иногда что-то дружно говорили, а иногда нестройным хором произносили «аминь». Один раз Кириллу показалось, что в неразличимой массе женщин промелькнуло лицо Софы, а потом исчезло, и отыскать ее он не смог. Потом он заметил, что головы всех без исключения мужчин покрыты маленькими шапочками — ермолками, он знал об этом правиле от приемной матери, но впопыхах забыл, и сейчас ему было неловко за свое неуважение к обычаям собравшихся людей.

Наконец, он догадался, кто из женщин Голда. Все взгляды мужчин были устремлены на нее. Женщины, находившиеся на балконе, подходили к ней и касались ее одежды, как будто это была святая, посланная с небес для спасения. Во всей синагоге витали эйфория, неземной восторг и гордость. Кириллу почувствовал себя неловко, как будто он подглядывал за сугубо интимными отношениями людей, как будто он чужак среди посвященных. Несомненно, фотографировать в синагоге было бы грубым нарушением обычаев и наверняка вызвало бы подозрения. Стоять, однако, было утомительно и скучно. Службы он не понимал, ничего интересного для себя как журналиста, так и осведомителя он не видел, потому, деликатно протискиваясь меж плотно прижавшихся друг к другу людей, вышел из душного зала синагоги на улицу. То, что он увидел, потрясло его. Небольшая площадь, примыкавшая к синагоге, и все смежные улицы, которые вели к ней, были заполнены людьми, стоявшими почти так же плотно, как и внутри синагоги. Они улыбались, возбужденно переговаривались, то и дело поглядывали на вход в синагогу. Сколько их здесь? Не сто-двести человек, как предсказывал Щеголев. Десять, двадцать тысяч? Может, и больше. Такое бывает только во время массовых демонстраций в государственные праздники. А здесь. Такое поклонение иностранному представителю будет рассматриваться как предательство, измена родине, тут уж не могло быть сомнений. Открытая демонстрация верности иностранному государству! Не нужно даже доказательств измены родине, они и так налицо.