Книга Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов

– Тут мне Василий Родионович рассказал про отряд, – ровным голосом начал Касьянов. – Блестяще разработана операция. Ни к чему не придерешься. Спасибо вам за умные мысли…

– Это заслуга Василия Родионовича, – вставил Таганов.

– Разработка, конечно, дело серьезное, творческое, – нетерпеливо повел плечами Касьянов, недовольный тем, что его перебивают, – но пока это полдела. Гвоздь – как осуществить операцию… Без сучка и задоринки. – Поморгав глазами, будто в них попали соринки, неожиданно спросил Ашира: – Так кого ты прочишь в командиры?

– По-моему, есть две кандидатуры. Первая – Мурад Дурдыев, сын Дурды-бая, убитого Эшши. Тогда Джунаид-хан распустил слух, будто Дурды-бая убили мы, но сын знает всю правду. Дед у него был крупным ахуном… Тоже в пользу нашей легенды. Убедительно: дескать, Мурад воспылал ненавистью к большевикам, мстит за своего отца. Хырслан, бывший сотник Джунаид-хана, что Джемал похитил, был его родным дядей…

– Вторая кандидатура?

– Атали Довранов. Хотя предпочитаю первого… Второй – бывший басмач, но бедняк, сын батрака. У Хырслана ходил в вожаках десятки, пользовался благосклонностью Джунаид-хана. – Ашир чуть помялся, словно раздумывая, стоит ли продолжать: – Он зятем мне доводится, женат на Бостан.

– А, этот самый… – протянул Касьянов, но его перебил ядовитый голос Стерлигова:

– Вот так-то оно… Зятечку своему протекцию в ГПУ составляем.…

– Я не рекомендую своего зятя на пост председателя Совнаркома. Мое дело предложить, и криминала в том не вижу!

Стерлигов вскочил с места, но, заметив укоризненный взгляд Касьянова, опустился на стул.

– Вы свободны, товарищ Таганов, – сказал Касьянов. – Подумаем.

Едва за Аширом закрылась дверь, Стерлигов нарушил молчание:

– Да-а-а… Не такой уж он простачок…

– Мы его простачком не считаем, – возразил Касьянов. – Это думающий работник. Честный, стойкий партиец, за дело болеет…

– Оставим этот разговор, батенька, – сморщился Стерлигов. – Не на трибуне же мы… Поговорим, как на духу… Все мне обрыдло, почти всю жизнь на Туретчине прожил, а тут не успел Русью надышаться – сюда загнали. От турков уехал – к туркам же приехал. Что в лоб, что по лбу.

– Вы сопоставляете несопоставимое, – строго произнес Касьянов. – Туркмены и турки – не одно и то же. Так рассуждают буржуазные националисты, которые пытаются подогреть в иных туркменах нездоровые чувства, объявить их насильственно разъединенными братьями. За этой демагогией кроются далеко идущие планы пантюркистов. Вы чекист, и я вам не советую разделять такие настроения…

– Да что это вы все взялись меня поучать! – взорвался Стерлигов. – Я, товарищ Касьянов, пожалуй что постарше вас годами, хотя чином пониже. Я ведь могу и в Москву отписать…

– Это ваше право. Но мой вам совет – прислушиваться к мнению своих товарищей. Если даже они и моложе вас. Категоричность – не признак правоты… Человек, думается мне, не должен монополизировать свое мнение… Высокая культура и такт – вот что свойственно чекисту, а чекистом может быть только человек безупречно честный, с большим сердцем.

– Я снова боюсь быть непонятым, – вкрадчиво заговорил Стерлигов, заметно успокаиваясь. – Наговорю с короб, не подумавши, а потом терзаюсь… Но я прямой – все на языке. Вот вы, товарищ Касьянов, говорите все правильно, ничего не скажешь. Сами же, слышал, уезжаете… А когда нам отсюда доведется выбраться? Унесем ли ноги подобру-поздорову?

– Тут моей кровью каждый вершок полит, – у Касьянова на скулах заходили желваки. – Я тут еще с Гражданской… И не моя вина, что меня отзывает Москва. Все мы – солдаты партии. Отзовут вас – и вы поедете. Кадры здесь свои, национальные, растут. Пора им дорогу давать. Была бы моя воля, ни за что не оставил бы я эту землю. С ней столько связано… Народ тут чудесный. Если уж поверит, то верит до могилы, если полюбит, то любит без остатка, всем сердцем… Чтобы жить на этой земле, работать, надо любить ее людей, знать их нравы, обычаи, язык, – вон как Сережа… – Касьянов тут же поправился: – Сергей Щербаков. Что твой туркмен… И любят его здесь как родного, и работать ему легко. Туркмены – народ впечатлительный, вы не смотрите, что неразговорчивы, они наблюдательны… Не углядят, так сердцем почуют. Обидчивы. У туркмен есть поговорка: малый народ обидчив. Думаю, тут есть доля истины… Как и среди каждого народа – и хорошие есть и мерзавцы… В семье не без урода.

На столе зазвонил телефон. Касьянов крутнул ручку аппарата, поднял трубку. Несмотря на сильные помехи, Касьянов узнал голос начальника пограничной заставы «Дальней». Этот по пустякам беспокоить не станет: в районе Кушки границу перешли шестьдесят три всадника и углубились на нашу территорию. Пограничники навязали им бой, но нарушители разбились на два отряда – один из них вернулся за кордон, другой скрылся в Каракумах. По непроверенным данным, второй отряд возглавляет Эшши-бай, хотя предполагалось, что вернется сам Джунаид-хан. Ведь он увез с собой долговые расписки и кое-кому грозил, что если не умрет, то непременно вернется за должком. Значит, решил сына прислать.

Касьянов уточнил, нет ли потерь с нашей стороны, как вооружены нарушители, сколько их углубилось в пустыню и что предпринято для организации преследования басмачей. Сделав пометки в блокноте, поднял озабоченные глаза на безмятежно сидевшего Стерлигова.

– Нас партия прислала сюда не за чинами. – Касьянов похлопывал широкой ладонью по блокноту, будто успокаивая себя. – И не эмиссарами мы присланы сюда и не саблями размахивать, а людей из тьмы выводить, с классовым врагом бороться, национальные кадры пестовать. И если мы с вами, как русские люди, большевики, будем заниматься… верхоглядством, с пренебрежением относиться к людям, то это будет не что иное, как попрание национальной политики партии. Мы подорвем доверие к себе, а значит, и к партии, и к советской власти… Ашир Таганов – сознательный товарищ. Если кто-то и наломает дров, он поймет это как надо, как ошибку чью-то, и не будет относить это ко всей партии. Но ведь у нас еще, к сожалению, не все такие… А Таганов, впрочем, парень правильный. И насчет кандидатуры командира отряда он прав, а вы ошиблись… Жизнь у парня тяжелая. Отца его басмачи замучили, сестренка вон где. Не захочешь в его шкуру-то. А вы – «одним миром мазаны»… У парня большое будущее, из него вырастет чекист высокого класса…

Стерлигов, давясь, проглотил слюну, у него непроизвольно выступил кадык, а глаза недобро блеснули.

Айгуль, улыбающаяся и смущенная, стояла в дверях, топчась на месте, не решаясь пройти в комнату, где у раскрытого окна Ашир деловито заправлял свою койку. Он не верил своим глазам: Айгуль?! И в такой ранний час. Да, это была она, загорелая, в легком длинном платье, в косынке, чуть запыленной с дороги.

Ашир не сразу сообразил, чтобы пригласить гостью в комнату, взять из ее рук узелок, предложить умыться с дороги. И только беззаботный смех привел его в себя – он бросился к ней со всех ног, потом кинулся на кухню, зажег керосинку, загремел посудой.