Книга Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Всесильный родитель проруководил-таки перетаскиванием дочки с курса на курс — диплом она благополучно получила…

* * *

Мой нынешний вариант веселья для себя еще примитивнее — просто растительная жизнь в тиши дома… Хотелось покоя — и дорвалась. Ем, лежу, сплю, брожу по лесу, гуляю с собакой, купаюсь — все вперемешку, когда вздумаю… Родители не трогают — живут своей жизнью, дочь присмотрена… я даже не читаю — не тянет. Смотрю новости да еще абсолютно бездарные, откровенно туповатые ток-шоу по телевизору — помогает, понимаю, что до этого уровня все-таки не докатилась… Беспредельность человеческой тупости поражает воображение, заставляя думать о печальных судьбах нашей культуры — то в шорах и жестких рамках, то без руля и ветрил, на откупе у каких-то новых варваров.

Выдерживаю неделю такой жизни, и она приносит свои плоды — чувствую себя теперь значительно лучше, и мне уже хочется встретиться с подругами.

— Пожалуйста, хорошо обдумай, что ты им скажешь, — советует мама.

— Только правду. Может быть, формально я и отвергнутая жена, но у меня нет тяжелого ощущения брошенной женщины. Я не пыталась никого разоблачить или уличить и не считала, что хороши любые средства для того, чтобы удержать мужа, я сама приняла решение о разводе, а потом и об отъезде из Парижа. И мне не в чем себя упрекнуть — я все время пыталась склеить нашу разбитую чашку… или связать обрывающиеся нити, как тебе больше нравится, и делала это — до самого конца, пока не убедилась, что в нашем случае это занятие — бесполезное… при этом я никого не предала, не обманула и не заставила страдать…

Мать некоторое время молчит и внимательно посматривает на меня, как бы определяя, что мне известно из той истории. Но я и сама понимаю, что сказала больше, чем мне хотелось, и замолкаю. Я все еще веду тот давний внутренний спор с ней, о котором она не подозревает…

К счастью, раздается спасительный телефонный звонок, позволяющий сделать естественную паузу в нашем непростом диалоге. Она берет трубку, по-французски отвечает на приветствие, справляется о здоровье, потом прощается и передает трубку мне…

Звонит Клер — сообщает, что нашелся клиент… Я отвечаю, что сумма вполне устраивает меня, хотя она и оказывается ниже запрашиваемой. Но я на все согласна, и единственное, чего мне сейчас хочется, это поскорее все закончить, перевернуть и эту, последнюю, страницу — я ведь уже хорошо понимаю, что это был только период, мой тринадцатилетний парижский период, и он теперь — не настоящее, а вполне завершившееся прошлое…

На минуту становится трудно дышать, колет под ложечкой, изнутри обдает жаром — моя еще не зажившая рана принимается снова ныть… Ну, что ж, пора постепенно осознать и пройти через еще одну боль… Вот и наступило время для очередного этапа ожидаемого финала, он вплотную приблизился, и эти простые слова «Да, продавай, я согласна» означают гораздо большее, чем добро на торговую сделку — этими словами обрывается моя последняя связь с Парижем… Я там больше не живу.

* * *

Мои подруги принимают новость спокойно — в Москве, где столько всего происходит, удивить кого-нибудь практически невозможно.

— Все мужики — полные ничтожества, примитивные самцы, хамелеоны и эгоисты, и это — лучшие из них. О прочих и говорить нечего… Жаль, конечно, что с Парижем теперь придется завязать, — Женька, как всегда, хоть и видит проблемы других, но исходит прежде всего из своих собственных. Она первой из нас вышла замуж в двадцать лет и первой же решилась на развод через пять лет брака с талантливым художником, который начинал с рюмочки за каждый удачный мазок, а закончил беспросветным запойным алкоголизмом.

— Все в этой бренной жизни, как выясняется, приходяще и преходяще… Мне казалось, что у тебя — единственной из нас — действительно идеальный брак… Но раз вы развелись, то ясно, там тебе совершенно бессмысленно торчать. Здесь у тебя корни, родительский бизнес, ты же у нас — наследница, единственный ребеночек, да и Маришке уехать оттуда в самый раз, пора адаптироваться здесь, — поддерживает меня Ирина.

У нее самой все давно висит на волоске, но она по прежнему умеет вникнуть в чужую историю и точно знает, как стоит поступать другим — всем, кроме нее самой — своя собственная, давно надоевшая и зависшая тема до сих пор остается незавершенной…

Евгения продолжает в своем репертуаре, заявляя, что завидует мне — тринадцать лет назад это было потому, что я уезжала в Париж, а сейчас потому, что у меня есть возможность изменить свою жизнь, уехав из Парижа.

— Мне давно все осточертело в моей поганой жизни — старая квартира, работа, инфантильные мужики, даже собственный сын приносит одни огорчения — прогуливает занятия, начал курить, пошли сплошные тройки…

— Началось, — с иронией говорит Ирина.

— Родители все время пилят, что пора, наконец, решиться и снова выйти замуж. А я не то что на замужество, я даже на ремонт не могу решиться…

— Перестань ныть, — говорю я, вспомнив слова Виктора. — Посмотри на себя — молодая, независимая женщина, выглядишь девчонкой, а уже такой взрослый сын…

— Хоть я уже и привыкла к стилю Евгении Борисовны, но считаю, что еще не пришла пора создавать клуб под названием «Непонятые и усталые»… У меня созрел тост, девчонки, — Ирина поднимает бокал. — Хорошо, что ты снова с нами, Белка. Ты всегда была нашим организующим началом. Давайте теперь, как раньше, чаще встречаться, а не зарываться в семью, работу, проблемы. Хорошо, когда есть настоящие подруги, которым можно излить душу. Давайте дадим слово — говорить друг дружке только правду, без всякого стеба, без желания продемонстрировать свою состоятельность на фоне проблем других. И еще — помогать друг другу, когда трудно. Короче — за новый виток в развитии дружбы зрелых дам!

Мы с энтузиазмом сдвигаем бокалы шампанского.

* * *

Да, это то, в чем я нуждалась. Эта поездка дала мне больше, чем передышку и отдых. Теперь я точно знаю, что приняла правильное решение. Раньше я думала, что всякие «дымы отечества» — просто пафосная фраза, а сейчас прочувствовала это на себе… Мне действительно хорошо в Москве, здесь я у себя дома, да, именно так — у себя дома, а не просто в доме, ведь дом — это не только стены, крыша и удобства, меблировка, они пусть важные, но закостенелые декорации, которые без внутреннего наполнения не слишком много значат…

Дом — это прежде всего родные и близкие по духу люди и неистребимое чувство связи со всем, что напоминает о прошлом, а здесь этого так много… Дом — это также и целительная атмосфера дружеского участия, и бесконечные разговоры на родном языке, где наконец-то можно высказаться со всей откровенностью, с нюансами и оттенками, и быть понятой, и услышать в ответ такую же откровенную исповедь… Это и мой факультет, и ботанический сад, безмолвный свидетель раздумий и слез, и с детства знакомые улицы, по которым просто ходишь слушаешь их, — они тоже говорят абсолютно понятным, пусть порой и не изысканным, но родным языком…

И какое мне дело, если кому-то вздумалось считать это неумением организоваться и нытьем, ведь искренность, жалость, сопереживание и слезы сочувствия — это наша родимая стихия, наше национальное достояние…