Книга Последний Хранитель - Елена Плахотникова

– И что это было?

Т'ангайя справилась со своим телом и уселась, положив голову на колени.

– Тхарха.

– Что?

– Тхарха, – спокойно повторил вожак.

– Первый раз слышу, – прошептал воин из клана Котов.

Он лежал на спине, смотрел на луну, что клонилась к верхушкам холмов, и не шевелился.

Ученику легче сказать «не знаю». А у воина и бывшего вожака язык не повернется такое сказать. Будто, сидя в тишине, станешь умнее. И я заставил свой язык повернуться.

– Тхарха. Никогда не слышал такого слова. – А губы сами сложились в улыбку. Мне и заставлять их не пришлось.

– Так называли эту зверушку Хранители.

Вожак тоже улыбнулся.

– Большая зверушка. – Кот лениво потянулся, повернулся на бок и... заснул.

– Что это с ним?

Не ожидал, что Зовущая станет спрашивать о ком-то чужом. Обычно Зовущие интересуются только собой и своим избранником. И в дальние походы Зовущие не ходят, и в Чаше Крови не сражаются.

– Малыш получил основной удар. А мы... все, что осталось.

Голос вожака стал неожиданно мягким и заботливым. Как у Фастоса, когда ученику доставалось намного больше, чем тот мог выдержать.

– Меня никто не бил. – Глаза т'ангайи блеснули, а в голосе послышалось рычание. – До меня никто не дотрагивался, а все тело болит, как...

Она так и не сказала, как же болит ее тело, но мне и не надо было говорить – мое тело болело не меньше.

– Похоже, нас ударили ультразвуком.

– Еще одно слово Хранителей? – зло оскалилась Зовущая.

Думаю, она не поняла объяснений вожака. Как и я. Но незнакомое слово я повторил. Не открывая рта. Во рту остался привкус крови.

– Нет, не Хранителей. – Вожак качнул головой. – На этот раз мое. Нам еще повезло, что мы не ослепли и не оглохли.

– А могли?!

Кажется, я не сумел скрыть испуг. Смерти я не боюсь, но стать калекой, не выполнить порученное дело...

– Запросто. Нам попалась молодая зверушка. А дорасти она до своих обычных размеров... От взрослой твари мы бы не ушли.

– Обрадовал, нечего сказать. – Т'ангайя зашипела так, будто тхарха была любимой игрушкой вожака и он решил немного пошутить над нами. – Этот тоже хорош. – Зовущая кивнула на Игратоса. – Оставил нас без оружия. В следующий раз даже ухом не дерну, чтобы помочь глупцу. Если надоело жить, умирай так, чтобы другим не пришлось с тобой возиться. Передай ему это, когда он проснется.

Последний рык разгневанной т'ангайи достался уже мне.

Я не стал прятать Игратоса под своей лапой.

– Он уже проснулся, – сказал я Зовущей. – Если хочешь еще что-то сказать, говори – он услышит.

– О чем с глупышом говорить? – Она пренебрежительно махнула рукой и пошла к Кугару, что вылизывал свои лапы.

Но двигалась т'ангайя так, словно это я был ее избранником. И для меня играло и манило ее тело. Или для Игратоса. Или для вожака, что не смотрел на нее. Вряд ли мягкотелого учили видеть краем глаза. Я не сразу вспомнил, что она – Кугар, что ей не нужен самец из чужого клана. А вот отомстить за обиду Зовущая может и так. И это больнее и обиднее удара когтем.

И вдруг все мысли о Зовущей куда-то подевались – это боль Игратоса захлестнула меня. Я сумел сдержать крик, отгородиться от боли и страха. Игратос тоже не издал ни звука, но тень его Зверя выла и рвалась из западни. Хорошо, что никому, кроме меня, не услышать этого воя. Надеюсь, что никому. Игратос и так наделал глупостей, а если кто-то узнает о его слабости... Переживет ли это мой ученик? Он привык быть сильным. Сначала среди учеников, потом – среди молодых воинов; он всегда гордился своей силой, и вдруг яма, боль, крик...

Позорный крик, что рвется сквозь стиснутые зубы. Тело тоже стало предателем. Притворяется слабым и больным и каждым вздохом, каждым движением напоминает о страхе и боли.

Я не стал поворачиваться к Игратосу. Не хочу, чтобы он понял, что я все слышу и знаю, ведь его Дверь Тишины почти ничего не скрывает. Лучше уж сидеть и смотреть на луну или на дальние холмы.

– Кажется, твой парень получил подарок от зверушки.

Я оглянулся на голос вожака. Это лучше, чем смотреть в глаза Игратоса и притворяться, что ничего плохого не было и нет, что все правильно и так, как надо.

Вожак оказался ближе к нам, но в той же странной и неудобной позе. Он вертел в пальцах тонкий шнурок, завязывал на нем узелки и смотрел между мной и Игратосом. Словно никогда не видел, как Кугар вылизывает свою лапу.

Голос у вожака ленивый и равнодушный, тело кажется спящим, и только пальцы слегка шевелятся. Но я не первый год хожу тропой воина, чтобы поверить в эти покой и безразличие. Это Игратос может обмануться, не понять, что плохое уже случилось и случится еще.

– Не хотел бы я заполучить такой подарочек... – Пальцы вожака заскользили по узелкам, то сворачивая шнурок кольцами, то наматывая его на кулак, то опять расправляя и пробуя на прочность каждый узелок.

На эти движения хотелось смотреть и смотреть. Все остальное исчезало – звуки, запахи, даже боль притаилась, – остались только шнурок с узелками и пальцы, длинные, гибкие, безволосые. Они жили своей жизнью и уже не казались уродливыми.

Я с трудом отвлекся от мыслей Игратоса, поднял голову и увидел глаза вожака – внимательные, настороженные, готовые. Танец шнурка предназначался Младшему – я понял это так ясно, будто услышал мысли вожака. А вот для меня найдется совсем другая работа. Плохой подарок получил Игратос от твари Хранителей. От подарка воняло, как из ямы, в которую свалился мой неосторожный ученик. И запах не выветривался, а становился сильнее. Теперь эту вонь унюхает даже хост.

На ноге Игратоса темнел браслет шириной в полладони. Иногда он слегка шевелился, скрипел блестящими чешуйками и, кажется, врастал в тело. Смотреть на это шевеление было очень противно. Мой живот начал притворяться, что съел что-то плохое и хочет срыгнуть, а мои глаза вдруг заслезились, будто злой ветер дунул в них песком. Но когда я смотрел на холмы или на луну, глаза не болели. Живот тоже вел себя как и полагается пустому и голодному животу, пока я не вспоминал, что молодого жрут заживо. И тогда к горлу подкатывал кисло-горький комок. При одном только взгляде на живой браслет у меня начинали дрожать пальцы, как круглолист под ветром. И прикоснуться к браслету я не мог – нельзя тронуть круглолист и остаться живым. Придется отдать твари часть лапы Игратоса. Лучше уж трехлапый ученик, чем мертвый. Калечить молодого мне не хотелось, но другого спасения я придумать не мог. Не мог, пока не увидел глаза вожака. Он готов мне помочь, а вдвоем мы справимся... надеюсь, что справимся. Так не хочется отгрызать ногу Игратосу! Чарутти может быть и трехлапым, но лучше, если у него останется все, с чем он родился.