Книга Дело победившей обезьяны - Хольм ван Зайчик

— Ладно, — подвел черту Баг и легонько хлопнул ладонью по чайному столику. — К делу. Рассказывайте. А там, глядишь, и где преждерожденная Цао, выясним. Начинайте, Казаринский. По порядку.

Василий кивнул ушастой головой.

— Значит, так… — смутился, взял другой тон. — Докладываю, драгоценный преждерожденный ланчжун Лобо. Согласно вашего распоряжения, мы, заселившись этажом ниже, собрались в покоях прер… преждерожденной Цао и стали обдумывать все то, что вы нам рассказали. — Он положил на столик несколько листков распечаток и фотографию Крюка. — Всесторонне обсудив задание, — Василий даже покраснел от усердия и оказанной ему чести, — мы вошли в местную сеть и убедились, что данный преждерожденный в списках разыскиваемых лиц не числится (“Еще как числится! Только это специальные списки!”), обнаружили, что это действительно есаул Максим Крюк, начальник срединного участка Управления внешней охраны Александрии Невской, — глаза Казаринского хитро блеснули (“то есть для начала они меня проверили…”), — и решили вести поиски по трем направлениям. Основываясь на переданной вами его характеристике, мы посчитали, что главными характеристическими чертами из всех вами перечисленных можно счесть следующие. Что есаул Крюк набожен – это раз, — принялся азартно загибать пальцы Василий, — что он отцелюбив – это два, и что он – дорожит своей внешностью, это – три.

— Ну-ну, — подбодрил Василия Баг. Все это он действительно упоминал: в православной истовости среди знакомых Бага Крюк уступал, пожалуй, только Богдану, к родителям в Мосыкэ он ездил чуть не каждый отчий день, а уж его знаменитые усы были известны любому, кажется, вэйбину Александрии, не говоря про Козаков, — и если Крюк отсутствовал на месте, то, значит, оказывал быструю холю усам в ближайшем заведении под вывеской “Стрижка-брижка”. — И дальше?

— Мы рассуждали так, — Василий глотнул чаю, — если набожен, стало быть, надо проверить церкви. Ведь тогда он должен часто бывать на службе и у исповеди, и священники могли его запомнить, тем более – с такими усами.

— Разумно, — кивнул Баг.

— Ага… Дальше – отцелюбив. Родители его проживают здесь же, в Тохтамышевом стане. Значит, мог к ним заходить. Но… мы решили, что будет несообразно тревожить людей, ведь у нас практическое занятие. Да мы и не обладаем соответствующими полномочиями. — Василий смущенно кашлянул. — Скоро новый год, и мы решили проверить торговые ряды на предмет, не видел ли какой лавочник нашего есаула… Мы предположили, что преждерожденный есаул может приобрести такой лубок с целью подарить отцу и матери…

— Замечательно, — кивнул Баг. Действительно, новогодние благопожелательные лубки, кои спокон веку принято было вывешивать на входных дверях и в первую голову дарить родным и близким, начинали появляться в продаже в первых числах двенадцатого месяца; обычно лубками старались обзавестись заранее – купить самые лучшие, оригинальные, новые, а к самому празднику на лотках оставались только одни избитые сюжеты: вроде улыбающихся Деда Мороза и Лао-цзы, подносящих огромный спелый гранат, что символизировало грядущее многодетство, или – летучей мыши-чоха, название которой созвучно чтению иероглифа “счастье”. Лубки же с новыми сюжетами расхватывали седмицы за две, а то и за три до самого праздника.

— И наконец – что дорожит внешностью. Конкретно – усами. — Казаринский поднял фотографию Крюка вверх и продемонстрировал ее собравшимся, указывая пальцем на предмет гордости есаула. — Это говорит о том, что данный преждерожденный должен часто посещать заведения, где усы причесывают и… — безусый Василий обернулся к Хамидуллину, — что там с ними еще делают…

— Стригут. Подравнивают, — уточнил бесстрастный Хамидуллин.

— Ага… Вы сказали, что усы у него в последний раз были растрепанные. Мы посчитали, что мастера ножниц и расчески также вполне могли запомнить частого посетителя.

“Что ж, для начальных курсов неплохо, головы у них варят, из всего того, что я им наговорил, выбрали лучшие, пожалуй, признаки. Это и впрямь самые характеристические черты Крюка… хотя детский сад, конечно, полный… Тут же на две седмицы только одних опросных трудов по всей Мосыкэ. Ну да ничего: научатся. Все когда-то происходит впервые. Главное – уже научились слушать и стараются выхватить самое существенное. Ну а если из этих версий за день им удалось еще и хоть что-то выжать, то получат зачет, ибо это – чудо”, — подумал Баг, а вслух сказал:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Вот такой был план. — Казаринский улыбнулся. — Мы распределились по всем трем направлениям. Я – по части стрижки-брижки, — студент погладил свою почти утерявшую волосы голову, — прер… преждерожденный Хамидуллин – по церквам, — Баг нарочито не обращал внимания на то, что Василий нет-нет да и срывается на упрощенные формы обращения, — а преждерожденная Цао – по лубкам.

— И что же, вы за один день побывали во всех заведениях города Мосыкэ, где честные подданные могут оказать холю усам? — Баг постарался скрыть так и рвущуюся наружу иронию, но, видно, недостаточно тщательно, ибо Василий Казаринский густо покраснел.

— Нет, драгоценный преждерожденный ланч-жун Лобо, я на это и не рассчитывал. Но я рассуждал так, — Василий сглотнул, — что уж если где что-то понимают в усах козаков, так это в Тохтамышевом стане.

“Хвала Будде! Уже лучше…”

— И что же?

— Таких заведений в пределах стана оказалось ровно девять. Но ни в одном из них есаул Крюк замечен не был. Правда, в трех из них мне удалось, — Казаринский гордо приосанился, — разговорить мастеров и, болтая о том, о сем, невзначай показать им фотографию. Пришлось пожертвовать волосами… Они опознали его как постоянного посетителя, но это было несколько лет назад, когда сам Крюк проживал в Тохтамышевом стане.

“Еще бы! Да если бы Крюк сунулся хоть в одну «Стрижку-брижку» в стане, то уже в тот же день об этом знали бы и Матвея, и все соседи”.

— Ничего, — утешил Василия Баг, — вы проработали версию, которая ничего не дала, но, как говорил еще великий Конфуций, отсутствие плодов на грушевом дереве – есть тоже своего рода плод.

— Сегодня я планирую расширить сектор поисков, — пробубнил Василий, явно смущенный, — начну с ближайшего Ярилова, а там…

“Волос на голове не хватит…” — подумал Баг и прервал студента:

— Это будет позже. — Прикурил. — А что у вас, преждерожденный Хамидуллин? В вашем ведении, сколько я понял, оказались церкви?

— Точно так, драгоценный преждерожденный ланчжун Лобо, — кивнул невозмутимо Иван. У Бага уже в ушах звенело от бесконечных “драгоценных преждерожденных”, но предложить студентам перейти на сокращенные формы обращения ему, как временному наставнику, было никак не сообразно. — У меня – церкви. Православных церквей и храмов в Мосыкэ ровно триста сорок три. Включая подворья монастырей. Я сосредоточился на главном. С моей точки зрения – главном. Поскольку есаул Крюк – козак, логично предположить, что он посещает церковь в районе, заселенном козаками. И эта церковь должна иметь к козакам самое непосредственное отношение. Не только географически, но и исторически. Такая церковь есть одна. Именно: церковь Всех Святых, где хранится рака с мощами Михайлы Тохтамышского. В просторечии – Михайлы Козацкого. Расположена в Тохтамышевом стане. Я провел сетевое разыскание и выяснил про Михайлу буквально следующее, — ровным голосом доложил Хамидуллин, ловко извлек из-за пазухи сложенный листок и развернул его. “Основательный молодой человек, — подумал Баг, несколько опешивший от такой скрупулезности. — Похоже, вскоре ни один архив не сможет скрыть от него и волоска своих тайн”. — История его восходит к посольству хана Тохтамыша в 1382 году. Михайло был сотник одного из приданных посольству отрядов. После возвращения в Тохтамышев стан козаки стали замечать за ним странное. Михайло сделался задумчив, много молился, истово соблюдал посты. Однажды, так гласит предание, его ближайший друг застал Михайлу на удаленной поляне в лесу. Одетый в одну длинную рубаху на голое тело Михайло стоял посредине. А вокруг него собрались волки с волчатами, олени с оленятами, зайцы… э-э… — Хамидуллин глянул в бумажку, — с зайчатами, на ветвях же окрестных древ сплошь сидели… э-э… — он снова заглянул в бумажку, — разные птицы. С птенцами. Михайло читал им проповедь о скором наступлении рая на земле. Животина… э-э… внимала. После того козаки стали относиться к Михайле как к божьему человеку. В конце жизни Михайло Тохтамышский возложением рук стал исцелять страждущих, а после смерти был причислен к лику святых. Его мощи и хранятся в левом пределе церкви Всех Козацких Святых. На протяжении веков мощи Михайлы Тохтамышского являли верующим разнообразные чудеса. Он также считается всеордусским покровителем козачества, — все также ровно, бесстрастно, словно зачитывая выдержку из словаря, закончил студент и замолчал.