Книга Анабиоз. Сын зари - Дмитрий Казаков

Кирилл вывернул из-за угла, и обнаружил, что Игорь замер у крыльца, кулаки его сжаты, а Дина стоит на ступеньках — лицо красное, злое, глаза сердито прищурены.

— Что тут у вас? — спросил Кирилл.

— Так, разговор, — девушка тряхнула волосами и вошла в дом, а молодой человек отвесил «посланнику» поклон.

Кирилл поморщился — до сих пор не мог привыкнуть к этим знакам почтения.

— Пойдем ужинать, — сказал он, стараясь не глядеть на Игоря, чтобы тот не прочитал в чужом взгляде торжество.

Дина только что отшила ухажера, и наверняка не в первый раз!

Нравы в небольшой общине были, с одной стороны, свободные, а с другой — не слишком вольные. Федор жил с Еленой, дородной тридцатилетней «вдовушкой», как она себя называла. Прочие устраивались как умели, но безо всякого насилия, по обоюдному согласию.

— Да, конечно, — пробормотал Игорь, глядя в землю.

И они пошли ужинать.

После того, как с едой было покончено, Кирилл попросил у Сереги принести записи, сделанные с его слов. Настала пора проверить, что они там накалякали, запомнить главное, чтобы потом не ошибаться.

Понятно, что запутанность и многосмысленность идут лишь на пользу религиозному учению, но всему есть предел. Если пророк будет на каждом шагу противоречить сам себе, то рано или поздно у его последователей возникнут сомнения: пророк ли он вообще?

— Конечно, — бывший десантник кивнул. — У Стаса отберу, и притащу.

Солнце уже зашло, но в комнате, где жил Кирилл, горели свечи в старинном канделябре. Его отыскали несколько дней назад, а свечи в железных ящиках, куда не смогли пробраться вездесущие крысы и мыши, принесли еще до появления «Сына зари» на Яблоневой улице.

Серега вернулся быстро. Притащил кипу исписанных листков.

— Вот, — сказал он. — Тут такое дело, я тебе не сказал и другим велел не говорить сразу…

— Что такое? — насторожился Кирилл.

— Сегодня днем, когда вы со Стасом за добычей уходили, сюда явились люди. От Дериева. Трое, рога и копыта — двое с автоматами, я их только по именам знаю. И мужик из помощников майора.

— И чего они хотели?

— Чтобы мы к коммуне присоединились. — Серега вздохнул и почесал голову. — Добровольно. Я им не показывался, но Федор все сказал, как надо: что мы сами по себе, вас не трогаем, и все такое. Правильно он сделал?

— Да, конечно. — Сердце кольнуло словно иголкой, и Кирилл ощутил тревогу.

Глупо надеяться, что их оставят в покое. Ведь отсюда до территории, где железной рукой хозяйничает Дериев, рукой подать, особенно по прежним, цивилизованным меркам. И дым из трубы дома, где они обитают, хорошо видно с Советской площади.

Рано или поздно майор подомнет под себя всех соседей.

Да, надо уходить отсюда, и как можно быстрее — на другой берег реки, туда, где ждет отца Машенька.

— Иди, — сказал Кирилл. — Я займусь вашими писаниями, погляжу, что вы тут наворотили.

Серега глянул на него подозрительно — до сих пор, кажется, думал, что Сын зари собирается уничтожить или сократить посвященное ему «евангелие» — но ослушаться не посмел.

Кирилл же обратился к записям.

Под заголовком шло вольное переложение неудачной шутки, ставшей одним из догматов их крошечной «секты» — про семь дней, якобы потраченных на то, что Демиург всячески соблазнял новоявленного посланника, обещая ему кучу золота, высокие должности и всех баб в окрестностях. А тот отбивался изо всех сил и укреплялся верой. И только через неделю выбрался из того светового облака.

Кстати, он же вроде придумал, что это такое… Не забыть бы.

В семь дней искушения поверили сразу и бесповоротно, несмотря на нелепость этой сказки — такой срок прожить без воды практически невозможно, будь ты хоть пять раз пророк, а никакого ручья или озера в желтом свечении не наблюдалось.

— О, мой бог, — прошептал Кирилл, переходя к записям того бреда, который он изрекал, будучи без сознания.

«Капли Света Вечного»… «ангелы, ставшие демонами»… «верьте говорящему»…

И в этот самый момент его прихватило в первый раз — показалось, что не сидит на койке в комнате, а стоит на перекрестке безумного количества дорог, и все они начинаются у него под ногами: серые асфальтовые и бетонные, желтые и коричневые проселки, вовсе неприметные тропки. От неожиданности вздрогнул, и понял, что бежит с автоматом в руках, и оружие вздрагивает, выплевывая пули.

Через мгновение Кирилл обнаружил себя там, где и был: в уютном полумраке, рядом с горящей свечой. Но в сердце появился холодок — неужели опять начались видения будущего?

Но при чем здесь многочисленные дороги? Не может же быть их столько?

Неожиданно вспомнил день, когда забирал жену из роддома. Теплое летнее утро, улыбающаяся Мила, сверток в ее руках, хитрая физиономия санитарки. И он сам, ошалевший…

Обнаружил, что вопит что-то, стоя на трибуне, а впереди, целиком занимая площадь Свободы, плещется огромная толпа, и все слушают его, и он видит искаженные фанатизмом лица, пустые глаза…

Потом они кричат, и крик этот заставляет содрогнуться его существо. «Сын зари! Веди нас!» Поднимаются руки, в которых зажаты вовсе не цветы, а оружие: «Калаши», охотничьи ружья, пистолеты…

— Нет! Нет! — воскликнул Кирилл, пытаясь вырваться из этого «воспоминания». — Этого я не хочу!

Видение поблекло. На смену ему явилось другое.

Он стоит у стены полуразрушенного дома, и напротив — автоматчики в камуфляже. Трое, матерые, тертые жизнью мужики. Они поднимают оружие, целятся, и руки их не дрожат, в глазах решимость, и черные отверстия стволов таят в себе непременную смерть…

Боль стеганула по всему телу. Кирилл понял, что не сидит, а лежит на полу. Записки рассыпались, мышцы скрутило судорогой, по лицу текли слезы, а пальцы рук мелко дрожали.

— На по… — попытался позвать он, зная, что верный Серега услышит, прибежит.

Но не успел довести до конца и второе слово, как его засосал настоящий водоворот из «воспоминаний». Нахлынули события, которых не было в его жизни, которых просто не могло быть!

Он ползет на четвереньках через темный, ночной лес и слышит звуки погони, знает, что не уйдет, стонет от отчаяния…

Он в большом зале, похожем на актовый в родном универе, на сцене, а внизу люди стоят на коленях и повторяют его слова…

Он в маленьком доме, где-то в пригороде Нижнего, собирает со старой яблони мелкие плоды, и ветер гонит жухлые листья…

Он лежит на земле, с ужасом глядя на вонзившийся в грудь нож, и боль клокочет у него в горле, вытекает алой струей…

Кирилл снова выпал в обычный мир, глотка пересохла так, что не выдавить и звука, сердце колотилось. Зато судорога отпустила. Попробовал встать. Получилось. Вытер лицо и трясущейся рукой потянулся к стоявшему на столе графину с водой.