Книга Зима Гелликонии - Брайан У. Олдисс

Изучение истории совершило переворот в душе Фашналгида. Прежде он привык мыслить в днях и теннерах, но не в десятилетиях и веках. Он умерил пьянство, и теперь проводил со священниками столько же времени, сколько со шлюхами. Его обычным собеседником и духовником стал священник-офицер, еще в Аскитоше прикрепленный к казармам, в которых размещался его батальон. Однажды, на исповеди, Харбин признался священнику в своей ненависти к олигархии.

— Церковь тоже ненавидит олигархию, — спокойно ответил священник. — И тем не менее мы продолжаем трудиться вместе. Церковь и государство нераздельны. Ты испытываешь неприязнь к олигархии потому, что под ее давлением вынужден был отправиться в армию. Но изъяны в твоем характере, источник твоих мук, сделали тебя отщепенцем как в армии, так и в олигархии.

Но нужно отдать должное олигархии: от нее исходит и хорошее. Возблагодари ее за надежную и сочувственную власть. Разве не сказано, что олигархия никогда не спит? Возрадуйся тому, что ее недреманное око устремлено на наш континент.

Фашналгид ничего не ответил. Для того чтобы понять, чем так встревожили и расстроили его ответы священника, ему понадобилось некоторое время. Он решил, что в словах «сочувственная власть» уже кроется противоречие. Он был ускут, и все равно его фактически продали в армейское рабство. А что касается того, что олигархия никогда не дремлет: любой, кто мог обходиться без сна, по определению был нечеловек и потому враг человечеству, как фагоры, например.

Только позже он понял, что, говоря об олигархии, священник использовал те же выражения, в которых мог говорить о боге Азоиаксике. Азоиаксику тоже воздавали хвалу за непрекращающуюся и сочувственную власть. Азоиаксик тоже следил своим недремлющим оком за их материком. И разве не говорилось, что Церковь никогда не спит?

С этого момента Фашналгид перестал уделять столько внимания церкви, еще больше укрепившись в своем мнении: олигархия — чудовище.

Первая гвардия не отправилась в составе карательной экспедиции Аспераманки в Чалц, в Северный Кампаннлат. Спустя несколько недель после ухода Аспераманки пришел приказ отправиться в Кориантуру, для того чтобы укрепить воинскими силами передовые рубежи.

Фашналгид решился спросить у Гардетаранка причину столь поспешного перевода из Аскитоша.

— Участились случаи жирной смерти, — коротко ответил майор. — И нам ни к чему волнения в приграничных городах, не правда ли?

Его ненависть к младшему офицеру была так велика, что, говоря это, Гардетаранк смотрел ему не в глаза, а в бороду.

Свой последний вечер в Аскитоше Фашналгид провел с женщиной, ставшей в последние годы его любимицей. Его подругу звали Ростадал. Она жила всего в нескольких кварталах от казармы.

Фашналгид относился к Ростадал с нежностью и баловал ее. Как и он, она недавно приехала в столицу. Раньше она жила в деревне на севере. У нее ничего не было. Никакой собственности. Никаких политических или религиозных верований. Родственников тоже. И, несмотря на это, она была доброй девушкой и содержала свою маленькую комнатку уютной и опрятной.

Внезапно Фашналгид сел в кровати:

— Мне нужно идти, Ростадал. Принеси мне выпить, если можно.

— В чем дело?

— Просто принеси мне выпить. У меня тяжело на душе. Я не могу оставаться тут.

Не сказав больше ни слова, она выскользнула из постели и принесла ему стакан вина. Он выпил залпом.

Ростадал присела рядом с ним и спросила:

— Скажи, что мучает тебя?

— Не могу. Это слишком ужасно. Мир полон зла.

Фашналгид принялся одеваться.

Ростадал накинула старенький пеньюар, гадая, заплатит капитан или нет. Единственным источником света в комнатке была масляная лампа.

Обувшись, Фашналгид собрал все свои книги, которые хранил тут возле кровати, и положил на стол для девушки несколько сибов. Его взгляд был полон горя. Он видел ее испуганное лицо, но ничем не мог утешить ее.

— Ты еще вернешься, Харбин? — спросила она, обхватив себя за плечи.

Он взглянул на потрескавшийся потолок и покачал головой. И вышел.

Сыпал холодный бесконечный дождь, погружая весь Аскитош во мглу. Но Фашналгид этого не замечал. Он быстро шел по пустынным улицам, стараясь движением и усталостью прогнать тяжелые мысли.

Прошлой ночью по этим же улицам проскакал измученный гонец на обессилившем лойсе. Гонец мчался в главный штаб армии на вершине холма. И хотя о происшествии ничего официально не говорили, в офицерской столовой об этом быстро узнали. Гонец, агент олигархии, доставил донесение, касающееся армии Аспераманки, одержавшей победу над объединенными силами Кампаннлата и освободившей Истуриачу. Как сообщил посланец, Аспераманка готовится с триумфом вернуться в Сиборнал и ожидает встречи, достойной победителя.

Гонец, принесший это известие, спустился со спины лойся и упал ничком на дворцовой площади перед штабом армии. Его вид красноречиво говорил о болезни, которой он страдал, — о жирной смерти. Старший офицер пристрелил гонца на месте.

Через час или два после этого Фашналгиду во сне явилась мать и сказала: «Брат пойдет на брата». Сам себе он приснился подвешенным к крюку.

Через два дня Фашналгида перебросили в Кориантуру.

Выслушав из уст майора Гардетаранка приказ, Фашналгид мигом понял, что замыслила олигархия. Лишь одно могло разрушить схему, которая должна была помочь Сиборналу выжить в грядущую Вейр-Зиму. Опасность исходила не от холода: это была жирная смерть. В безумии, которое несла жирная смерть, брат начинал пожирать брата.

Смерть полуночного гонца предупредила олигархию о том, что возвращающаяся с Дикого Континента армия Аспераманки несет с собой эпидемию жирной смерти. Последовало немедленное рациональное решение: армия не должна вернуться. Первую гвардию, в которой Фашналгид был офицером, отправили в Кориантуру с единственной целью: уничтожить армию Аспераманки, как только та подойдет к границе Сиборнала. Законы, направленные против эпидемии, ограничение числа жителей, введенное в городе и так больно ударившее по Эедапу Мун Одиму, говорили о том, что бойня, когда необходимость в ней наступит, будет вызывать меньше протестов у населения.

Такие страшные мысли бродили в голове Фашналгида, пока он лежал под крышей гостеприимного дома Одима. В отличие от майора Гардетаранка, Фашналгид не любил подниматься рано. Но от видений, проносящихся перед мысленным взором, он не мог бежать в сон. Олигархия, которая ему сейчас грезилась, напоминала паука, который засел где-то во тьме, высасывая силу из поколений людей.

За словами отца о том, что он купил себе будущее, крылся тайный смысл. Отец купил это будущее ценой жизни собственного сына. Отец обеспечил безопасность себе, бывшему члену Совета олигархии, и ему было наплевать, что это произошло за счет других.

— Я знаю, что мне делать, — проговорил Фашналгид, в конце концов выбираясь из постели. Свет уже сочился сквозь маленькое окошко. Он слышал, как вокруг за стенами начинает пробуждаться от сна семья Одима.