Книга Пилот штрафной эскадрильи - Юрий Корчевский

Михаил сунул документы в свой карман. Выйдет к своим – надо будет сообщить о гибели пулеметчика. Погиб как герой, если бы все так воевали. Пусть он не останется одним из многих пропавших без вести. Солдат этого заслужил.

Пилот застегнул карман и поднял голову. Видя, что огонь с холма стих, немецкие пехотинцы двинулись вперед редкой цепью. Плотной уже не получалось – их осталось не больше десятка.

Михаил оттащил тело пулеметчика в сторону и лег за пулемет сам. Поймав в прорезь прицела силуэт, нажал гашетку и повел стволом вдоль цепи. Атакующие немцы попадали, а может, и залегли.

Михаил немного опустил ствол и длинной пулеметной очередью прошелся по фигурам, хорошо видимым на фоне заснеженной земли. Крайний в цепи солдат не выдержал – вскочил и бросился бежать. Михаил достал очередью и его.

Ствол пулемета шипел, из-под пробки пробивалась струйка пара. «Все, закипел… Охлаждение у «максима» водяное, а воды у меня нет. Да я и сам бы от глотка не отказался», — подумал Михаил.

На поле никто не шевелился.

Михаил посмотрел на последние четыре патрона в ленте и дал еще очередь. Чего уж теперь…

Над полем посвистывал ветер, и никаких других звуков – стонов, криков, обрывков человеческой речи – Михаил не слышал, как ни прислушивался. Поле, усеянное мертвыми…

Пилот посмотрел на часы. Уже двенадцать! Прошли почти сутки, как он здесь. Стало быть, выстояли, задержали немца, дали основным силам время перегруппироваться и организовать оборону. У него самого из основного оружия – лишь ПТР с двумя патронами, личный ТТ с целой обоймой и ППД с полным диском, данный политруком.

Надо уходить. Если фашисты прорвались в других местах, то он запросто может оказаться в петле, в окружении. ПТР придется бросить: длиной два метра, весит много – куда с ним тащиться?

Михаил уже привычно отполз за холм, встал, отряхнул комбинезон. Выглядел он сейчас замухрышкой: комбинезон в грязи, унты – тоже. Да черт с ними – самому бы в живых остаться и к своим выйти.

Михаил прикинул направление и пошел через лес. Он инстинктивно чувствовал, что от дорог надо держаться подальше: немцы дороги любят, и потому велики шансы нарваться на неприятеля.

Шел он довольно долго – часа два, пока впереди не посветлело. Лес кончился. Михаил остановился – надо было осмотреться.

Перед ним – поле, в километре – деревенька, дым из труб идет: прямо идиллическая картинка мирной жизни. Ни фашистов, ни наших не видно.

И тут совершенно неожиданно сзади раздался щелчок взводимого курка, и молодой голос на чистейшем русском языке приказал:

— Руки вверх!

Михаил поднял руки. «Наверное, молодой красноармеец, как бы с испугу не выстрелил», — подумал он и медленно повернулся. От увиденного глаза полезли из орбит: перед ним стояла девушка лет шестнадцати в длинной, не по росту, шинели. Прямо перед собой обеими руками она держала наган, ствол которого теперь смотрел Михаилу в грудь. Руки, вцепившиеся в рукоять оружия, тряслись от волнения.

Михаил перевел дыхание:

— Да свой я, русский – неужели не видишь? Опусти наган, мне еще жить охота.

Девушка шумно выдохнула и опустила оружие.

Михаил подошел, мягко взял из ее рук наган и снял курок с боевого взвода. Вложив наган ей в кобуру, впервые пристально взглянул ей в глаза. Детское лицо в конопушках, из-под пилотки – две косички. На петлицах шинели – змея над чашей. Медичка! А сапоги-то! Такие только мужику впору носить, не иначе – сорок второго размера.

— Ты кто? — спросил девчушку Михаил.

— Младший сержант медицинской службы Сорокина. — Девушка помолчала и добавила: – Галя.

— Младший лейтенант Борисов, летчик. К своим пробираюсь, потому как сбили немцы, — в тон ей в свою очередь отрекомендовался Михаил.

— Вы с парашютом прыгали? — округлила глаза девчонка.

— Пришлось. Тебе сколько лет?

— Семнад… Ой, восемнадцать, — спешно поправилась она.

— Врешь, наверное. Не иначе – годик в военкомате добавила, чтобы в армию взяли.

Девчонка покраснела.

— Я медсестра, на курсы ходила! — с вызовом в голосе произнесла.

— Ну-ну, я не хотел тебя обидеть. Скажи лучше, ты немцев здесь не видела?

— Не-а, — по-детски ответила она.

— Тогда пойдем.

— Не могу я.

— Что значит «не могу?» Я старше по званию – я тебе приказываю.

— Раненого бросить не могу – он там.

Михаил сглотнул комок в горле. Пигалица, ребенок совсем, а туда же – не могу… Не каждый взрослый скажет так, оставшись в лесу с раненым на руках, без еды, питья и почти без шансов выжить. Немцы найдут – наизгаляются вдоволь и пристрелят.

— Веди к раненому.

Девчонка пошла в глубь леса, Михаил – за ней.

Рядом с лесной дорогой – скорее, тропинкой – стояла пушка-сорокапятка – низкая, маленькая, прозванная на фронте «Прощай, Родина!». Рядом с ней на расстеленной шинели лежал укрытый второй шинелью боец.

Михаил приподнял шинель. Поперек живота раненого шел ряд бинтов, пропитанных подсохшей кровью. Пилот знал, что ранения в живот должны оперироваться сразу, иначе – смерть.

— Давно его? — обратился он к девчушке.

— Второй день.

Заметив на поясе раненого финку в ножнах, Михаил вытянул ее.

— Ты что удумал? — кинулась к нему медсестра. Неужели подумать могла, что он раненого добить решил?

Михаил ухватил ее за рукав шинели:

— Погодь-ка.

Ловко орудуя ножом, он быстро укоротил длинные полы шинели, в которую была одета девушка. Получилось два суконных лоскута. Ими он обернул голени раненого.

— Так ему теплее будет, а тебе ловчей ходить – больно шинель у тебя длинна.

— И правда. А старшина не заругает? Все-таки казенное имущество. — Она посмотрела на себя: – Ой, какая шинель кургузая стала! — и засмеялась.

Ну – ребенок, право слово.

— Сегодня – седьмое ноября, праздник. В Москве парад на Красной площади, — сказал Михаил.

— Правда? — не поверила девушка. — А откуда знаешь?

— По рации слышал, в подбитом немецком танке, — соврал Михаил.

— Не врешь? — сиплым голосом вдруг сказал пришедший в себя раненый.

— Как можно? Честное слово!

— Пить! — прошептал раненый.

— Нельзя тебе, миленький, — наклонилась к нему медсестра.

— Выбираться нам отсюда надо, — решил Михаил.

— Надо, сама знаю, — грустным эхом отозвалась девушка. — Только не утяну я его одна. — На глазах ее выступили слезы.