Книга Отсвет мрака - Евгений Филенко

Совершенно бездумно, ни в малейшей степени не рассчитывая на успех, запускаю процедуру поиска по моей личной картотеке.

Я успеваю докурить сигарету до половины, когда приходит ответ. Отрицательный, разумеется.

Обращаться в центральный инфобанк мне не хочется. Это дорого по цене и накладно по времени. И я в порядке полного бреда вызываю программу-аниматор, которая прямо на экране начинает оживлять покойника.

Зрелище жутковатое, не для слабонервных.

Сначала серый цвет лица вытесняется живыми красками. Затем открываются глаза. Серый Гость пристально, чуть нахмурясь, глядит на меня. Именно так он бы и глядел, будь он жив, поскольку аниматор строит свои модели исходя из лепки лица и внутреннего рельефа мышц. Глаза вполне обычные, серые с зеленцой, чуть излишне глубоко всаженные… Вздрагивают и беззвучно шевелятся губы. На левой щеке образуется ямочка. И в целом внешность Серого Гостя располагает к доверию.

Я гляжу на дисплей не отрываясь, сигарета давно потухла.

Начинается самое интересное и фантастическое. Как это делает аниматор, я не могу даже представить. Но сейчас он станет моделировать возможные специфические особенности мимики…

Серый Гость улыбается. Глаза обращаются в узкие щелки, и взгляд их нельзя назвать добрым. По всему видать, человек был волевой и холодный. Левый угол рта приподнимается чуть выше обычного, сильно обнажая клык. Возле ноздри вдруг обнаруживается едва заметный шрамик… Затем улыбка сползает с лица.

И Серый Гость вдруг шмыгает носом.

Это выходит довольно забавно и не так, как у большинства страдающих насморком. В шмыгании участвует не только нос, но и весь подбородок, и верхняя губа по-особенному выпячивается, и даже лоб собирается в гармошку.

В этот момент я вспоминаю, где же видел этого типа.

Здесь, в «Башне смерти». Лет десять назад. В предельно официальной обстановке. То есть на совещании окружных комиссаров, тему которого я забыл и не намерен был доселе вспоминать за полной ее незначительностью. И он, пренебрегая официозом, шмыгал носом. Не оттого, что страдал насморком. А если и страдал, то это было у него хроническим недугом. Нет, скорее всего, просто неприятная манера.

Я фиксирую портрет шмыгающего носом Серого Гостя на дисплее. И с трудом соображаю, к кому же следует обратиться за помощью.

К Сполоху? Бесполезно. Это сейчас он комиссар, а десять лет назад бегал в инспекторишках. К Майстренке? Но он на том совещании быть не мог, поскольку пришел в Департамент чуть позже, из какого-то закрытого НИИ.

И я обращаюсь к самому Китаеву.

— Здесь старший инспектор Ерголин…

— Занят я, Ерголин.

— Буквально полминуты, Петр Ильич. Взгляните сюда. — И я направляю глазок фонора на дисплей.

— Взглянул. Что дальше?

Я чувствую, как дыхание запирается в глотке.

— Вы знаете, кто это?

— Знаю. Миша… Михаил Антонович Савчук, начальник отдела по борьбе с терроризмом, округ Титанис. Смешная фотография… А ты разве его не знал?

— Не доводилось как-то… — И я начинаю конструировать деликатные формулировки, чтобы известить Китаева о печальной участи его давнего сподвижника.

— Странно, — хмурится директор. — А где же ты был в мае восемнадцатого, когда мы его всем ДЕПО хоронили?

5. СЕРГЕЙ СПОЛОХ

Клиника доктора Островерхова — заведение малоизвестное, да к тому же с недоброй репутацией в медицинских кругах. Раз в несколько месяцев вокруг него вспыхивает скандал, естественным образом перетекающий в судебный процесс. В воздухе пахнет не то грозовым озоном, не то адской серой, к серому кубу без окон и с единственной дверью — если не считать нескольких потайных коммуникаций с выходами на подземные ярусы Гигаполиса — подбираются репортеры, алчно клацая желтыми прокуренными клыками…

И тогда в дело вступаем мы. Нажимаются скрытые рычаги, происходит циркуляция капиталов по неприметным каналам. И до разбирательства дело не доходит.

Подозреваю, что Островерхова прикрываем не только и не столько мы, сколько наши естественные оппоненты. Однако подозрения в двурушничестве ни разу и ничем не подтверждались.

Все сотрудники клиники, включая последнюю санитарку, давно уже миллионеры. Но деньги занимают их так мало, что во мне пробуждается утраченная с годами работы в ДЕПО вера в человечество, а прохиндеи-биржевики исходят слюной при одной мысли о финансовых средствах, к которым их и близко не подпускают.

В этом здании, в обстановке полной и строжайшей секретности кучка искуснейших фанатиков в белых халатах денно и нощно творит святотатство. Они пытаются возвращать к жизни тех, кого уже призвали к себе архангелы. Это даже не реанимация в традиционном смысле — хотя именуется именно так. Это подлинное воскрешение из мертвых.

Десять лет назад Марк Островерхов и его ближайший сподвижник Лев Львов провели первый удачный опыт по восстановлению деятельности коры головного мозга спустя три часа после клинической смерти. И хотя человек по-прежнему оставался физически мертвым, его мозг жил и откликался на сигналы-раздражители. Воображение мое отказывает: не могу представить себя на месте того, чье сознание вдруг пробудилось в безнадежно мертвом теле…

Восемь лет назад Островерхов и Львов вытащили первого своего пациента с того света. И он прожил два года сверх отмеренного срока, хотя все это время прогрессировал паралич и образовывались провалы в памяти.

Затем Львов эмигрировал в Америку и открыл там свою клинику. Островерхов же на выгодные предложения попросту плевал. Он как раз в ту пору ставил на поток процедуру ментосканирования — считывания информации головного мозга, и ему некогда было двигаться с места.

За эту процедуру его и били больнее всего.

Но теперь все, кто умер и чье тело не имело повреждений, несовместимых с жизнью, получили еще один шанс. И с каждым годом этот шанс возрастает.

Я слоняюсь по диковинно пустому коридору клиники. На мне белые одеяния, напоминающие одновременно монашеский балахон и скафандр космонавта. Из-за бронированных дверей сюда не долетает ни единого звука. Мои шаги вязнут в мягком покрытии попа. Такое ощущение, что обо мне забыли…

Впрочем, изредка оживает фонор. И тогда голоса коллег, в обычном состоянии не более громкие, чем шелест дождя в листве, кажутся непристойно, режуще оглушительными.

Вот уже два часа, как я здесь. За одной из этих дверей пытаются вернуть к жизни трассера Гафиева. А я даже не знаю, за которой. Мне известно лишь, что над ним колдуют со вчерашнего вечера, но сам Островерхов счел случай достаточно тривиальным и препоручил его своим ассистентам. Бог весть, хорошо это или плохо…

В дальнем конце коридора возникает фигура в белом. Насвистывая искаженный до неузнаваемости мотивчик «Что ты прячешь между ног», шлягер сезона, ко мне приближается сутулый юноша с ястребиным носом и шевелюрой, куда, должно быть, от рождения, как говорят шутники, «не ступала нога парикмахера». Стряхиваю оцепенение и лицом изображаю всевозможную приветливость. Но юнец меня даже не замечает. Ему и в голову не приходит, что в коридорах клиники могут вот так запросто мотаться посторонние типы.