Книга Первый отряд. Истина - Анна Старобинец

Белов H.A.: Извините.

Э.Никифоров: Так что у нас там?

Белов H.A.: Александр Васильевич, что вы видите?

А.Варченко: Он видит равнину…Пустынную равнину, поросшую жухлой травой… На траве иней… какие-то промышленные строения, больничные корпуса в отдалении… Теперь он видит женщину… У нее… У нее из живота торчит нож… Она пытается его вытащить… Падает. Снова встает… Снова тянет за рукоятку… Все, она ушла… Он идет по направлению к больничным корпусам. Он чувствует, что его друг где-то там… Он видит! Он видит своего друга… Но что-то… нет, он больше не видит… Я больше не вижу Матвея, все становится каким-то расплывчатым…

Э.Никифоров: Ассистент, введите товарищу Варченко ему еще половину дозы!.. Спасибо.

Елизавета Рауле: Пульс двадцать ударов в минуту…

А.Варченко: Он снова видит Матвея… Сейчас он задаст ему вопрос… Он задал ему вопрос… Матвей отвечает… Матвей говорит: «Перед смертью я сказал, что девочка из цирка была права»…

Э.Никифоров: Гениально! Потрясающе! Поверить не могу! Нет, ну ей-богу! Капелевич действительно сказал именно это! Поздравляю, товарищ Белов! Считайте, что интернат при Спецотделе уже открыт.

Елизавета Рауле: Давление падает.

Белов H.A.: Нам нужно его возвращать. Пора вводить стимуляторы.

Э.Никифоров: Нет, рано. Спросите его, что значили слова эти слова. «Девочка из цирка была права»…

Белов H.A.: Мы можем его потерять!

Э.Никифоров: Несомненно, это была бы большая потеря. И все же спросите товарища Варченко, что имел в виду Капелевич.

Белов H.A.: Александр Васильевич… Спросите, пожалуйста, вашего друга, что он имел в виду.

А.Варченко: Он не будет спрашивать своего друга. Он и сам знает ответ. За неделю до ареста Матвея он водил его в цирк на Цветном бульваре, чтобы показать, какой самородок он там нашел. Девочка лет десяти… Она просто Кассандра! Она выступала с завязанными глазами. Отвечала на вопросы из зала. Она видела всех насквозь. Она знала их прошлое — и предвидела будущее. Он и Матвей… Когда пришел их черед, они спросили ее, сколько важных научных открытий совершат еще в своей жизни… Она ответила: «Не надейтесь. Самых талантливых в своих рядах они истребляют».

Э.Никифоров: Лиза, введите товарищу Варченко еще половину дозы. По-моему, он стал говорить как-то путано.

Белов H.A.: Это смертельная доза!

Э.Никифоров: Товарищ Белов. Мне казалось, это вы настаивали на эксперименте. Тогда вы должны были знать, что наука порой требует жертв… Но я надеюсь, что в этом случае все обойдется. Ассистент, вводите препарат в вену… Спасибо.

Елизавета Рауле: Остановка сердца. Он умер.

Э.Никифоров: Нелепая смерть. Какая потеря для советской науки! Товарищ Варченко внес неоценимый вклад… Я просто не могу найти слов. Объявляю минуту молчания, товарищи…».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«Это не я хитрец. Вот вы так действительно хитрец».

Гипнотизер Вольф Мессинг Иосифу Сталину

«Теорию «полой Земли» Серрано понимает буквально и считает, что внутри земли существует пространство, позволяющее протекать полноценной органической жизни. Там есть свое светило, свои подземные реки, деревья и т. д.

Полая Земля — это обитель грядущей расы, которая представляет собой наиболее чистых в маго-генетическом смысле «люциферитов», «подземных арийцев».

Александр Дугин, «Тревожная Вселенная Мигеля Серрано»

1

НИКА

Если от остановки трамвая идти к улице Штайнплаттенвег через парк Платнерсберг по асфальтированной ровной дорожке, то над головой будет больное баварское небо, покрытое фиолетовыми гематомами туч, по левую руку — целый луг одуванчиков, а по правую — несколько очень старых дубов. На установленном на обочине стенде можно прочесть, что три образчика quercus rоbur, или дуба черешчатого, Произрастают на этом вот месте уже четыреста лет.

У них нет сердцевин — вдоль стволов от корней к кронам тянутся широкие черные щели. А внутри пустота, лишь на самом дне — груды старых подгнивших листьев, улитки и беличьи гнезда. Словно кто-то — патологоанатом-безумец или уставший ведать своей доли в сделке. Нечистый — расковырял их тела и выгрыз бессмертную душу. А тела продолжили жить, гонять сок, ткнуть к небу зеленые сочные листья… видели войны, последняя из которых сожгла их город дотла, они видели всадников с факелами и солдат с автоматами. Они слышали рев самолетов, видели бомбы и хвосты черного дыма, они слышали гром, они видели сотни сияющих молний… Последнюю из них — только что.

Набухшее небо лопается дождем, как гнойник.

Вероятность того, что за четыре столетия дуб черешчатый так или иначе погибнет в огне, высока. У дуба в тысячу раз больше шансов сгореть, чем, например, у дельфина.

Черноморская афалина — мужская особь — живет всего двадцать пять лет, причем все эти годы проводит в воде, какое уж тут может быть пламя…

Тем не менее, черешчатые дубы до сих пор стоят в Нюрнбергском парке. А Амиго погиб в севастопольком дельфинарии при пожаре. Из положенных ему двадцати пяти лет он прожил только пять. В восемьдесят раз меньше, чем выпотрошенный quercus robur.

В дельфинариях бывают пожары. Очень редко — но все же. Афалины задыхаются в дыме, и выпрыгивают из воды, и сгорают живьем… И никто в этом не виноват, я готова поверить. Так бывает — как говорится, shit happens.

В экспериментальных интернатах для детей-сирот бывают несчастья. Дети-сироты умирают, бывает, все в один день. Умирают естественной смертью — и винить в этом, в сущности, некого. Так бывает, наверное.

Но не бывает и того, и другого.

Закон парных случаев предполагает виновного, если это случаи смерти.

— Хочу маленький красный мяч. Там, куда хочешь уехать, есть этот мяч?

— Да, конечно.

— Ты мне его хочешь забрать?

— Не забрать, а купить, Амиго.

— Ты мне его хочешь купить?

— Обязательно. Я куплю тебе такой мяч.

— Спасибо, Ника! Спасибо тебя. И спасибо меня.

Маленький красный мяч я уже купила. Но мне некому его подарить, и я кидаю его прямо в полое дубовое тело — как в тайник. Как в пустую могилу, ждущую своего мертвеца.

Мой красный мяч наверняка найдет какой-нибудь радостный пес. Или ребенок, притаившийся в стволе старого дуба во время игры в прятки…

Черешчатый дуб очень стар. Но если в него не попадет молниями вполне способен пережить и пса, и ребенка. У него в запасе еще лет пятьдесят — сто.

Как говорится в одном посредственном фильме, «когда ты встречаешь старика, думай не о том, что он скоро умрет, а о том, что он выжил».