Книга Ярость - Уилбур Смит

Он смотрел на нее в ожидании ответа.

– Да, – кивнула она. – Ты прав.

– Это слова, мысли, Тара, – сказал он ей. – А что же действия? Ты готова к действиям?

Она кивнула.

– Готова.

– Кровь, Тара, а не слова. Убивать, калечить, поджигать. Сносить с лица земли и разрушать. Ты можешь все это принять, Тара?

Она пришла в ужас, увидев наконец реальность, а не просто громкую риторику. Ей представились охваченная пламенем крыша Вельтевредена и кровь на стенах, влажно блестящая на солнце, а во дворе изуродованные тела детей, ее родных детей, и она уже хотела отказаться из-за этих видений, но Мозес снова заговорил.

– Уничтожить зло, Тара, чтобы построить доброе и справедливое общество. – Голос Гамы звучал низко и убедительно, он возбуждал, как впрыснутый наркотик, и жестокие картины поблекли. Она посмотрела сквозь них и увидела рай, земной рай, который они создадут вместе.

– Я готова, – сказала она недрогнувшим голосом.

За час до того, как Маркус должен был отвезти ее в аэропорт, чтобы она села на обратный рейс в Кейптаун, они сидели за столом на веранде, сидели вдвоем, и Мозес подробно объяснял ей, что она должна делать.

– «Умконто ви сизве», – сказал он. – «Копье народа».

Это название засверкало и зазвенело в ее сознании, как сталь.

– Вначале ты должна отойти от всякой либеральной деятельности. Оставить свою больницу…

– Мою больницу! – воскликнула она. – О Мозес, а как же мои малыши…

Она замолчала, увидев его лицо.

– Ты заботишься о физических потребностях сотен людей, – сказал он. – А я думаю о благополучии двадцати миллионов. Скажи, что важнее.

– Ты прав, – прошептала она. – Прости.

– Ты используешь кампанию неповиновения, чтобы заявить о том, что разочаровалась в освободительном движении и уходишь из движения «Черный шарф».

– Боже, что скажет Молли?

– Молли знает, – заверил он ее. – Молли знает, почему ты это делаешь. Она во всем будет помогать тебе. Конечно, тайная полиция какое-то время еще станет держать тебя под наблюдением, но, когда в их досье больше ничего не будет поступать, они потеряют к тебе интерес и забудут.

Она кивнула.

– Понимаю.

– Ты должна больше интересоваться политической деятельностью мужа, принимать его парламентских союзников. Твой отец – заместитель руководителя оппозиции и вхож к министрам правительства. Ты должна стать нашими глазами и ушами.

– Да, могу.

– Позже ты получишь и другие задания. Трудные и даже опасные. Ты готова рискнуть жизнью ради борьбы, Тара?

– Ради тебя, Мозес Гама, я готова и на большее. Готова отдать за тебя жизнь, – ответила Тара; увидев, что она говорит убежденно, Мозес довольно кивнул.

– Мы будем видеться, когда появится возможность, – пообещал он. – Когда будет безопасно. – И произнес слова, которым предстояло стать девизом начинающейся кампании: – Mayinbuye! Africa!

И она ответила:

– Mayinbuye! Africa!

Да пребудет Африка вечно!

* * *

«Я изменила мужу, – целую неделю после возвращения из Йоханнесбурга думала Тара всякий раз, садясь за стол завтракать. – Я изменила мужу». Ей казалось, что это должно быть заметно всему свету, как клеймо на лбу. Но Шаса встретил ее приветливо, извинился, что послал в аэропорт шофера, а не поехал сам, и спросил, насладилась ли она своим незаконным свиданием с австралопитеком. «Могла бы выбрать и помоложе. То есть я хочу сказать, что парень, которому миллион лет, немного староват». И их отношения продолжались без перемен.

Дети, за исключением Майкла, как будто совсем по ней не скучали. В ее отсутствие домом правила Сантэн – как обычно, железной рукой в бархатной перчатке; дети приветствовали мать дежурными поцелуями и тут же принялись рассказывать, что сделала и что сказала бабуля, и Тара виновато вспомнила, что не привезла им подарков.

Только Майкл изменился. Первые несколько дней он не выпускал мать из вида, ходил за ней хвостом, даже настоял на том, чтобы провести свою драгоценную свободную субботу в ее клинике, в то время как оба его брата вместе с Шасой отправились на «Ньюленд рэгби граунд» смотреть игру команды Западной провинции с гостями – командой «Все черные» из Новой Зеландии.

Общество Майкла смягчило боль первых шагов к закрытию клиники. Тара попросила трех черных сестер поискать другую работу.

– Конечно, вы будете получать зарплату, пока не найдете место, и я помогу вам, чем смогу…

Но все равно пришлось пережить укоризну в их взглядах.

Сейчас, почти месяц спустя, воскресным утром, она сидела за накрытым к завтраку столом на террасе в тени виноградных лоз на решетках, а вокруг суетились слуги в белых ливреях. Шаса вслух читал выдержки из «Санди таймс», но его никто не слушал. Шон и Гаррик ожесточенно спорили о том, кто лучший в мире полузащитник, Изабелла шумно требовала внимания отца, Майкл подробно пересказывал Таре содержание книги, которую читал, а она чувствовала себя чужой, актрисой, играющей роль, к которой совсем не готовилась.

Наконец Шаса скомкал газету и уронил на пол возле кресла, сдавшись на требование Изабеллы: «Посади меня на колени, папа!» (как обычно, игнорируя ритуальные протесты Тары) – и сказал:

– Ладно, вы все, призываю вас к порядку. Переходим к обсуждению серьезного вопроса: что будем делать в это воскресенье.

Последовало сопровождавшееся криками Изабеллы: «Пикник! Пикник!» бурное обсуждение, которое Шаса прекратил своим решающим голосом, высказавшись в поддержку дочери.

Тара старалась отказаться, но Майкл чуть не плакал, и она смягчилась. Они поехали все вместе, а слуги и корзины для пикника ехали за ними в двухколесной тележке. Конечно, можно было бы поехать в машине, но это было бы не так весело.

Шаса приказал выложить кирпичом углубление под водопадом, превратив его в плавательный бассейн, и построил на берегу летний домик. Самым главным аттракционом стало долгое скольжение по скалам в красной резиновой трубе и внезапное падение в зеленый бассейн внизу; все это под вопли и радостные крики. Эта забава никогда не надоедала детям и все утро держала их при деле.

Шаса и Тара в купальных костюмах лежали на траве, загорая на горячем, ярком солнце. В первые дни брака они часто приходили сюда, еще до того как выложили кирпичом бассейн и построили летний домик. Тара не сомневалась, что именно на этом травянистом берегу она зачала своих детей. От тех дней сохранилось какое-то теплое чувство. Шаса открыл бутылку «рислинга», и они держались друг с другом более свободно и дружелюбно, чем уже многие годы.

Шаса улучил момент, достал из ведерка со льдом бутылку и снова наполнил бокал Тары, прежде чем начать: