Книга Нож винодела - Ян Маршессо

Самая значительная часть переписки касалась Эдмона де Вомора. Клемана удивил такой объем переписки между людьми, проживавшими в двух-трех километрах друг от друга. Они встречались постоянно и, тем не менее, писали друг другу раз или два в неделю. В эпоху, когда мобильный телефон вошел в повседневный обиход, это поистине удивительно. Большая часть писем касалась пересмотра классификации и достоинств лучших сортов вин. Такой пересмотр происходил раз в десять лет, и Эдмон де Вомор уточнял, что опасается, как бы в этом году некоторые исторические сорта не были переведены в более низкую категорию, уступив место другим, более продаваемым. В некоторых письмах говорилось об Эмиле Рапо, его единственном и последнем товарище по Сопротивлению. Клеман обнаружил также письма монсеньора Леру, присланные из Бургоса, Авилы, Капернаума, Вифлеема, Корка. Его преосвященство много путешествовал.

Среди этих писем хранились и записки «печальников». На листочках синего цвета прихожане рассказывали о своих горестях. Викарий епископа нашел любопытным, что покойный кюре сохранил некоторые из них.

Таковых было всего шесть.

«Выражаю мои нынешние заботы, я лишился сна, так как знаю, что члены содружества — чудовища».

«Вручаю тебе мою жизнь, Господи, пошли мне очищение, ибо на мне предательство моих друзей».

«Помолитесь за моего сына, ведь он путает меланж и ассамбляж».

В остальных трех содержались просьбы о мессах в годовщины смерти Франсуа Дютура, Режины Кадоре и Эдмона де Вомора.

Отложив письма, Клеман погрузился в размышление. Нехитрая жизнь обычного кюре таила порой много секретов.

Установилась теплая погода. Улицы были полны народа и звенели от смеха, криков, а главное, от объединяющих всех мелодий. В 1982 году Жаку Лангу пришла светлая мысль создать этот праздник. Идеальный вечер, чтобы затеряться в городе и, быть может, собрать кое-какую информацию.

На площади Маркадьё какая-то группа наигрывала мотивы популярного французского рока. Певец с полудлинными волосами, ниспадающими на лицо, проникновенно пел:

Я знаю это место и обычай этот,

Тебе покоя не дает луна на небе,

А напрасно, истина нам лжет,

И только иногда

Луч правды обожжет.

Полицейский внимательно вслушивался в слова, когда знакомый голос вывел его из задумчивости:

— Вам нравится?

Обернувшись, он увидел Памелу в белом платьице. Она смотрела на него горящими глазами.

— Да, это вполне достойно.

— Хотите, я покажу вам город?

— С удовольствием последую за вами.

— На площади Пьосо концерт камерной музыки.

Кюш улыбнулся:

— А я предпочитаю другую музыку… Особенно в камере под номером семь.

— Тьерри Кюш, мне кажется, сегодня вы чересчур игривы…

Памела увлекла Кюша на улицу Каден и рассказала о происхождении малой каменной арки. Вскоре они устроились на террасе специально оборудованного по такому случаю кафе. Место феерическое: под сенью покрытой глицинией беседки красиво расставлено с дюжину круглых столиков. За каждым из них по прихоти легкого ветерка бумажный фонарик освещал лица. Картина была бы неполной без шарманщика. Парень в фуражке набекрень и с красным платком вокруг шеи в честь коммунаров отчаянно напевал «Ах! Белое винцо».

— Мне говорили о некоем Франсуа Дютуре. Он из семьи Анжа?

— Да, это его отец. Один из столпов содружества, человек прямой и честный. Давнишний враг сенатора Фабра.

— Расскажите об этом поподробнее!

— Фабр был мэром города и, по мнению многих стариков, воспользовался названием Сент-Эмильон, чтобы достичь своей цели: власти, положения. К тому же он взял в жены наследницу семейства Сен-Прё. Неплохое повышение, а?

— Я не понимаю.

— Идите, я вам покажу.

Они снова вышли на улицу. Городок превратился в звуковую пленку «Франс-мюзикл», на каждом перекрестке музыканты исполняли разные мелодии.

На улице Марше Памела остановилась перед маленькой витриной, украшенной марионетками. На них глядел сидящий на барабане Пиноккио.

— Это здесь.

— Что именно?

— Здесь у Фабра была парикмахерская.

— Он был парикмахером?

— Ну да!

— Какой успех!

— Марьетт говорит, что он использовал все откровения, каких наслушался у себя в салоне, чтобы захватить мэрию. Отец Анжа всюду выступал против Фабра. В содружестве, в мэрии… Город раскололся на две партии. А потом он сумел воспользоваться политической поддержкой семейства Сен-Прё. Если можно признать за ним какую-то заслугу, то это как раз умение расхваливать себя. Затем он стал депутатом, потом сенатором. Франсуа Дютур был избран мэром, и жизнь коммуны изменилась. Это были совсем другие принципы, так что можете себе представить драму Анжа, когда его землю купил противник отца. Зато какой реванш для карьериста! И в довершение всего кресло мэра занимает Жаклина Турно, верная ученица Фабра.

— Это интересно.

Половина первого ночи, на Сент-Эмильон снизошло спокойствие. Раздался звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине. Открылась дверь, кто-то вошел, закрыл за собой дверь и запер ее на задвижку. Остановившись, этот кто-то прислушался… Ничего. Достав карманный фонарь, человек открыл шкаф справа. Луч фонаря высветил висящее на вешалке одеяние рыцаря. Набор был бы неполным без кинжала, аккуратно уложенного в чехол. Створка закрылась. Луч фонаря высветил вход, ведущую вверх лестницу и дверь. Незнакомец открыл дверь, за которой находилась другая лестница. Он спустился по примерно двадцати крутым ступенькам до небольшого сводчатого погребка размером около пятнадцати квадратных метров. Справа, рядом с грудой бочарных клепок, возвышались четыре бочки. Неизвестный приблизился, положил фонарь на один из бочонков и со скрипом повернул одну из больших пустых бочек. Показалось отверстие метровой высоты. Человек проник в углубление. Луч света осветил зал. Потолок был усеян черными пятнами, свидетельствующими о тех временах, когда масляные лампы жителей Жиронды источали копоть. Раздался голос из прошлого: «Мне не нравится, что ты собираешься в катакомбы». Фонарь продолжал исследовать стены погреба… «Возвращайся назад, все кончится тем, что погубишь себя!» Луч остановился на торчащем из стены кольце. Подойдя, некто, обе руки которого были затянуты в перчатки, взялся за него…

Ничего не скажешь, оно крепко держалось.

Пятница, 22 июня

День выдался солнечный, на небе ни облачка, после полудня ожидалась жара. Между тем утро казалось печальным. На рынке было открыто всего несколько лавок. На всех магазинах опущены железные шторы, на которых висело краткое объявление: «Пятница, 22 июня, временно закрыто с 10 до 12.30 из-за похорон».