Книга У края темных вод - Джо Р. Лансдейл

— Словно ангелы спустились с небес, — восхитился Терри.

— Или мужчины поют, — скептически заметила Джинкс.

Ангелы или мужчины, пели они здорово, песня так и танцевала над водой. Чем ближе мы подплывали, тем внятнее становилась мелодия, и наконец мы подобрались так близко, что увидели, откуда доносится пение: группа белых собралась на берегу, одни у самой воды, другие повыше, на травянистом холме, верхушка которого золотилась под лучами солнца. Большинство собравшихся оделось по-парадному — во всяком случае, так, как это понимают в Восточном Техасе, — а у воды стоял босоногий мужчина в черных штанах и белой рубашке с закатанными рукавами. Он размахивал большой книгой в черном переплете. Другой, одетый примерно так же, стоял рядом с ним, повесив голову, как нашкодивший пес.

Только на самом деле этот второй ни в чем не провинился и его не ругали. Я сообразила, что к чему, когда вспомнила, что нынче воскресенье. Я малость сбилась со счета дней и дат, но как раз это зрелище у нас перед глазами мне и напомнило. Это были баптисты-перекрещенцы, и занимались они обычным своим делом — крестились. Я поняла, потому что мне уже доводилось видеть такое. Меня в свое время тоже окунули, только я была маленькая и почти все забыла.

Сейчас тут кого-то окунут с головой в воду. Баптисты — они ведь считают, что стоит обмакнуть человека в воду, и он непременно попадет в рай, даже если перед тем или после он познает корову в самом что ни на есть библейском смысле или разведет костер под люлькой с младенцем. Ежели тебя окунули и пробормотали над тобой какие положено слова, небеса гарантированы, святой Петр уже протирает чистой тряпочкой твое сиденье и арфу лично для тебя настраивает. В наших краях почти все баптисты, что в полях, что в тюрьмах, — похоже, народу такая религия по душе.

Мы подплыли ближе, и певцы задрали головы, рассматривая нас. Дети замахали руками, но кое-кому за это перепал родительский подзатыльник. Светловолосый проповедник — волосы его отливали на солнце золотом — потащил своего подопечного в воду. Полы их рубашек всплыли и заколыхались на воде.

Мы проплыли мимо, оглянулись и увидели, как крещеный, зажимая нос, валится на руки проповеднику, а тот окунает его снова и снова.

Мама обернулась, следя глазами за этой сценой, и вздохнула:

— Принял крещение.

— Может теперь делать что хочет, хоть воровать, как мы, — заметила я, — все равно он спасен.

— Ш-ш, — шикнула она на меня. — Не так все просто.

Мы проплыли мимо баптистов.

Вода тут была взбаламучена, видимо, накануне прошел сильный дождь. К тому же река принялась петлять, и в тех местах, где она поворачивала и сужалась, плот заносило задним концом вперед, и шесты ничем не помогали — слишком было глубоко, не дотянуться до дна. Мы взялись за весла, но с тем же успехом могли бы тыкать в воду палочками от мороженого.

Так мы добрались до очередного поворота, и тут плот принялся кружиться, кружиться, кружиться, и его понесло куда-то вбок, а нам оставалось только цепляться за доски палубы и молиться, чтобы плот не опрокинулся, — к счастью, его снесло на мелкое место, и мы снова смогли пустить в ход шесты и с трудом, но подогнали плот к берегу. Я соскочила на землю и привязала плот к дубу.

Привязала, и сама хлопнулась наземь. Побудешь так долго на реке — и на земле уже ощущаешь себя как-то странно. Я словно слезла с карусели, которая крутилась слишком быстро и чуть было не сбросила меня.

Остальные тоже вылезли и плюхнулись рядом со мной. Мама порылась в мешке и предложила нам еще пышек и воды. Кукурузный хлеб все еще казался вкусным, а вода — сладкой. На этот раз и мама поела.

Ни у кого не было охоты после перекуса сразу же возвращаться на плот, хотя вслух мы об этом не говорили. Просто сидели, думая каждый свои мысли про себя и ничего не говоря. Терри вынул из своего мешка чистую белую скатерть, открыл коробку с прахом Мэй Линн, пересыпал прах и туго завязал.

Мама спросила:

— Это… она?

— Ага, — откликнулась я.

Терри убрал мешок, и мы продолжали сидеть, ничего не говоря. Так мы и сидели, пока нас не спугнул вопрос:

— Что это вы тут делаете?

Я так и взметнулась, и ребята тоже, а мама нет — если уж она садилась, встать ей было трудно.

Повыше на берегу, прямо над нами, стоял какой-то мужчина. Солнце светило ему в спину, так что мы видели только темный силуэт, и казалось, будто свет исходит от него, озаряя небо позади.

— Вы сами построили этот плот? — спросил силуэт.

— Вы о чем? — переспросила я.

— Я спросил: вы сами построили этот плот?

— Мы вроде как одолжили его, — призналась я.

— Похож на тот плот выше по течению, — сказал силуэт. — На тот, который там к пню привязан.

— Очень похож, — согласился Терри.

— Прямо близнецы, — подхватила Джинкс.

— Я практически уверен, что это и есть тот плот, — заявил силуэт и двинулся к нам по склону. Теперь, когда холм сделался фоном у него за спиной, а солнце сдвинулось назад, мы смогли как следует его разглядеть.

Он был высок и худощав, с соломенными волосами — такие и седея становятся лишь более светлыми. Беспощадное солнце подсказало нам, что этот процесс уже начался — волосы высветлились у висков и спереди тоже. Они липли к голове, но, вероятно, не от масла, а просто намокли и быстро высохли на солнце. Кончики их слегка колебались на ветру, словно кукурузная шелуха.

Незнакомец был одет в белую рубаху и черные, запачканные понизу штаны, старые ботинки просели с обеих сторон и пошли заломами. На вид этому человеку было слегка за сорок, симпатичный, в улыбке он выставил все зубы — ни одного не потерял. В моем мире сохранить к сорока годам все зубы, оба уха и несломанный нос — все равно что найти арбуз в курином гнезде. Мамочка моя — исключение, и у нас троих пока все было в порядке, но нам до сорока оставалось еще жить и жить — если доживем, — да и маме еще несколько лет, к тому же она всегда заботливо чистила зубы, мылась и держала в чистоте свои немногочисленные одежки.

Спускаясь с горы, этот человек все так же продолжал улыбаться. Невелик собой — судя по тому, на что способна Джинкс, когда обозлится, я решила, что она прикончит его веслом, если он вздумает к нам лезть.

Он подошел совсем близко, повернул голову и посмотрел на мою маму. Словно огонь вспыхнул у него в голове, подсветив глаза. Я глянула на маму — в то утро она выглядела настоящей красавицей. Богиня на прогулке, богиня, выздоравливающая после болезни. Длинные волосы лоснились на солнце, лицо белое, как овес. Она приподняла голову, всматриваясь в пришельца, и, если б не ее грустные глаза, показалась бы куда моложе своих тридцати четырех лет. Я всегда знала, что она хорошенькая, но только в ту минуту поняла, что она не просто хорошенькая — она красавица. Вот почему Дон так добивался ее, вот почему ее полюбил мой настоящий отец. Жаль, что я не похожа с лица на нее.