Книга ПЗХФЧЩ! - Всеволод Бенигсен

— Обвиняемый, последний раз предупреждаю, — встрял судья.

— То есть брать кота в заложники и требовать деньги за сорванную игру — это нормально? — продолжал давить прокурор.

— Но я же пять тысяч потерял, — пожал плечами Коржиков, словно дивясь непроходимой тупости прокурора.

— А вы зафиксировали побои в местном травмпункте или в каком-либо ином медицинском учреждении после того, как вас якобы избил Шувалов с приятелем?

Тут несообразительность обвинителя явно начала раздражать Коржикова.

— Да ничего я не фиксировал! — возмутился он. — И что, мальчик, чтоб бегать по травмпунктам? Эдак на всех уродов справок не напасешься. Ну дали пару раз, губу разбили — с кем не бывает? У меня тесть родной в больницу как на работу ходит — ему в подворотне постоянно ребра ломают. Три раза за прошлый месяц. И то он не жалуется. Это ж жизнь. Надо понимать. В ней всякое бывает.

Прокурор, чувствуя, что никак не может найти брешь и железобетонной логике Коржикова, тоже начал злиться.

— Ну, хорошо. Но вы требовали за кота денег? — зашел он на новый круг.

— Зачем? — удивился Коржиков — удивление, судя но всему, было его основной реакцией на любые вопросы.

— Ну вы же пришли к Шувалову и потребовали пять тысяч, а в противном случае пригрозили держать его кота у себя!

— Да ну вот еще! Я ему сказал, мол, мне твой кот игру попортил, давай пять тысяч. Он отказался. А кота я в отместку забрал. Мол, нет денег — нет кота. Но денег я за него не требовал. Я требовал деньги за моральный ущерб.

— Погодите, — запутался прокурор, — то есть кота вы забрали просто так и не ждали выкупа?

— Не ждал я никакого выкупа. Говорю же, меня просто зло взяло.

— Тогда я ничего не понимаю, — растерялся прокурор. — Если вы за кота не хотели никакого вознаграждения, зачем же его держали у себя? Он вам понравился, что ли?

— Я что, гомик какой, что ли, чтобы мне коты нравились? Я просто думал, что вдруг Шувалов придет, извинится. А я ему кота верну. Чтоб по-людски все.

— Вам что, так было важно извинение Шувалова? — растерянно спросил прокурор.

— Ну да, — шмыгнул носом Коржиков.

— Но потом-то вы кота все равно выбросили! — закричал прокурор, теряя последние остатки самообладания. — Зачем?

— А что мне с ним делать? Всю жизнь с ним, что ли, жить?

— Так зачем вы его два дня держали?!

— Так я думал, Шувалов придет, извинится. А я ему кота верну. И потом, мне пять тысяч тоже не лишние.

— Так вы же денег не ждали от Шувалова?!

— Не ждал. Но если б он принес, кто бы отказался?

Коржиков поглядел в зал, как бы адресуя этот риторический вопрос зрителям. К удивлению прокурора, все закивали головами — действительно, кто бы отказался? Прокурор тихо застонал и растерянно посмотрел куда-то в пространство.

— Ну, хорошо, — сказал он после паузы. — А вы знали, что у погибшего была дочь с рождения инвалид, и кот у для нее много значил?

— Откуда мне было знать? — мрачно пробурчал Коржиков. — Мне кот об этом не докладывал.

Прокурор подавленно замолчал, но потом вспомнил что-то и оживился.

— Значит, вы утверждаете, что во время первого разговора с Шуваловым оставили кота на лестничной клетке, чтобы он у вас его силой не отобрал?

— Ну да, — насторожился Коржиков.

— То есть вы просто оставили кота без присмотра? Вы что, не боялись, что кот убежит?

— Ну да. То есть нет. В смысле да, не боялся.

Тут прокурор язвительно улыбнулся.

— А вот у меня есть свидетельство Горбоносова А.И., соседа Шувалова снизу, — он в этот день вышел на лестничную клетку выкинуть мусор и видел, как (тут прокурор поднял выписку и зачитал дословно) «какой-то кот сидит на привязи». Вы привязывали кота? Отвечайте.

Поняв, что его на чем-то поймали, но не очень понимая, на чем, Коржиков усиленно засопел носом.

— У меня дополнение, — ловко встрял адвокат. — Господин прокурор почему-то не желает читать показания Гражданина Горбоносова дальше. А тут написано…

Он поднял, видимо, идентичную выписку и зачитал:

— «Вышел выкинуть мусор в мусоропровод. Я еще тогда три дня бухал, как фантик. Жена всю плешь проела — иди, говорит, сходи к мусоропроводу, мусор выкини, проветрись, а то совсем фиолетовый от выпивки стал. Вижу, какой-то кот сидит на привязи у батареи. Думал, померещилось. Ну, с пьяного дела». Конец абзаца.

Тут даже судья решил вмешаться.

— Подсудимый, вы находитесь под присягой. Отвечайте на вопрос обвинителя. Вы привязывали кота к батарее или нет?

— Ну да, да! — разозлился вдруг Коржиков. — Привязал я его слегка. Вы так, блин, говорите, как будто я повесил его на этой батарее. Шнурок вокруг головы затянул и привязал. Делов-то, — тут он заметил, что адвокат отчаянно вращает глазами, видимо, давая понять, что не надо бы признаваться в такой жестокости, и неожиданно закончил, глядя на своего адвоката: — А ты не смотри так. Не надо! Мне скрывать нечего. Я правды не боюсь!

Зал мгновенно осудил адвоката («ишь врать его заставляет») и похвалил Коржикова («молодец мужик, не теряет достоинства»),

— Чужого кота шнурком за шею! — торжествующе выкрикнул прокурор, довольный, что хоть на чем-то сумел поймать обвиняемого и скороговоркой добавил: — Спасибо. У меня больше нет вопросов.

Но тут уже судья разозлился:

— Вы, господин прокурор, может, для начала разберетесь, в чем вы обвиняете гражданина Коржикова. В убийстве с вымогательством и грабежом или в жестоком обращении с животными?

Прокурор опустил голову и пробормотал что-то невнятное. Судья махнул рукой и приступил к слушанию потерпевшей и свидетелей.

Надо сказать, что если до какого-то момента единственной дикостью в деле был выпавший из окна кот (ну что с кота взять?), то по мере того, как стали выступать по очереди остальные участники процесса, дикость приобрела устойчиво-безумный характер. Складывалось ощущение, что все герои этой драмы существовали в какой-то абсурдной реальности, где любое агрессивное действие было не только естественным, но и единственно возможным. Их не удивляло то, что их били, оскорбляли, шантажировали. В своих выступлениях они то и дело отвлекались на какие-то нелепые детали, вяло переругивались друг с другом и явно недоумевали, с чего тут, собственно, весь сыр-бор — ну, взял кота, ну, послал на хуй, ну, двинул в морду. Все это разбирательство, по их мнению, не стоило и выеденного яйца — казалось, оно их всех невероятно утомляет. Например, жена убитого так прокомментировала обвинения в том, что ее муж ударил сына обвиняемого, требуя вернуть кота:

— Да чушь это! Мой муж и мухи не обидел бы. Этот уголовник на него наговаривает просто. Ну не мог мой муж ребенка избить — не мог и все. По шее просто надавал. Может, лицо задел случайно. Тем более было за что. А потом, что было делать? Ваську, ну кота этого, наша дочка-инвалид очень любила. Что ж теперь ФСБ вызывать?