Книга Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор

— А зачем тебе понадобился кредит?

— Ну… — Мистер Пертуи всегда был чрезвычайно осмотрителен в делах, но розовые щечки и белая кожа Джемины нравились ему настолько, что на сей раз он позволил себе сказать несколько больше, чем обычно. — Скажем так, у меня есть в голове некоторый план, и этот джентльмен может помочь мне осуществить его.

Джемина прямо-таки наслаждалась этим разговором и поддерживала его изо всех сил, мечтая, чтобы он длился как можно дольше. Вообще-то она мало что знала о делах мистера Пертуи — слишком большой откровенности он себе не позволял, — но такими беседами, как сегодня, дорожила беспредельно, чего, пожалуй, нельзя сказать о ее визави. Так или иначе, продолжаться до бесконечности этот разговор не мог — то ли по самой своей сути, то ли потому, что именно сегодня мистер Пертуи был не в настроении. И когда служанка вернулась в гостиную, чтобы убрать чайные приборы, он уже нашел удобный предлог, прекратил говорить о делах и подошел к окну, вглядываясь в сгущающуюся темноту.

— Смотри-ка, снег начинается. Скажи девушке, пусть идет.

Джемина повиновалась. Вскоре послышался звук закрывающейся двери и удаляющихся шагов. Вернувшись в гостиную, Джемина встала в самом центре, ожидая некоего сигнала. Убедившись, что мистер Пертуи все еще стоит у окна, она склонила голову, и он, поняв, что это означает, слегка пошевелил пальцами левой руки. Джемина вновь вышла из гостиной, и несколько минут спустя уже было слышно, как она ходит по комнате этажом выше.

Мистер Пертуи продолжал пристально вглядываться в окно: верхушка зеленой изгороди уже начинала исчезать за мягкими, ровно падающими хлопьями снега. Ему представилось, что снег идет повсюду: внизу по течению реки, у Гринвича, на пустоши, расположенной примерно в миле от того места, где он сейчас находится, накрывает клубничные посадки в Хаммерсмите, складывается в сугробы на островах Темзы у Твикенхэма и Тэддингтона. Это напомнило ему о снегопадах, которым он был свидетелем в нескольких тысячах миль отсюда, и о временах, когда жизнь ему не улыбалась так, как сейчас, и когда в голове его не роились великие замыслы, требующие серьезного обдумывания.

Шаги наверху прекратились. Дом погрузился в полную тишину. Взяв с буфета, стоявшего рядом с дверью, зажженную свечу, мистер Пертуи бесшумно пошел вверх по лестнице.

Глава 7

ЗАГАДОЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ МИСТЕРА КРЭББА

Человек я, признаюсь, любопытный. Но любопытство мое имеет свои особенности. Запечатанные шкатулки меня не интересуют. Запертая дверь редко побуждает к поискам ключа и получению права на вход. Воображение мое скорее тревожат великие люди, а в особенности те моменты, когда их величие, пусть на время, уходит в тень. Как епископ ведет себя, когда, вернувшись в лоно семьи, избавляется от митры? Что говорит лорд Джон жене, дворецкому или слуге, подающему чай, вернувшись домой из казначейства? В таких подробностях заключена половина очарования художественной литературы. Напишите роман о пахаре, возделывающем свое поле, или городском Крезе, расхаживающем, засунув руки в карманы, по бирже, и никто читать не станет. Но стоит известному вельможе, наследнику тысяч акров земли и близкому другу половины членов кабинета министров, пожаловаться жене на подагру либо заявить, что и пенса больше не одолжит ее брату-шалопаю, и публика жадно начнет перелистывать страницы.

Представьте себе, что вам удалось подсмотреть сквозь подзорную трубу невинные развлечения мистера Крэбба, — что бы вы увидели? Час поздний, и весьма, на дворе беспросветная январская мгла, и тем не менее свет на верхнем этаже, где находится кабинет мистера Крэбба, все еще горит. Три часа уж прошло как начинающие адвокаты и юные конторские служащие разошлись по домам, а мистер Крэбб все это время сидел возле лампы, погруженный в чтение. Старый клерк, остановившийся было по пути в свое убежище, расположенное где-то в глубинах старого здания, и заметивший пробивающуюся из-под двери кабинета полоску света, то ли восхищенно, то ли удивленно покачал головой. Линкольнс-Инн заперта на все замки, никого внутри не осталось, лишь тени выползают из-под массивной двери и ветер шелестит чернильно-черной травой, и старый клерк думает: уж не уснул ли хозяин у камина? А может, еще что случилось? Но нет, на верхней площадке раздаются шаги и появляется мистер Крэбб; он застегивает пальто и при свете лампы, льющемся через открытую дверь, направляется вниз по лестнице.

— Как холодно, однако, — негромко говорит он клерку своим мягким голосом, выходя наружу, и старик согласно кивает: действительно холодно, очень холодно. И смотрит вслед хозяину, который, осторожно нащупывая дорогу, исчезает во тьме словно древний призрак, поднимающийся из гробницы. Главные ворота в Линкольнс-Инн заперты, и мистер Крэбб, подняв воротник пальто и держа в руке шляпу, выходит на оживленную магистраль через боковую калитку. Здесь поджидают пассажиров выстроившиеся в ряд кебы, теснятся жаровни и прилавки, с которых торгуют жареным картофелем. Учитывая возраст и положение, мистер Крэбб вполне мог бы сесть в экипаж, но нет, он идет быстрым шагом, удаляясь в сторону Хай-Холборн. На углу улицы расположен «Элдон» — старый ресторанчик с унылой обстановкой и мрачными официантами в черном, где обычно обедает судейский люд. Здесь мистер Крэбб, почти не отдавая себе в том отчета, останавливается, проскальзывает внутрь, снимает пальто, садится за столик и, поймав одобрительный взгляд старшего официанта — адвокат сделался завсегдатаем этого места еще до того, как тот появился на свет, — заказывает котлету и пинту шерри с водой.

Но что-то беспокоит этого посетителя. Иначе с чего бы ему извлекать из кармана пальто листок бумаги, пристально вглядываться в него, возвращать на место, а через две минуты повторять ту же операцию? Его старый знакомый, тоже законник, но такой древний — руки дрожат, в чем только душа держится? — что без парика и брюк до колен его и представить себе трудно, приближается неверной походкой и протягивает руку. Но мистер Крэбб, человек вообще-то чрезвычайно учтивый, его даже не замечает: все внимание по-прежнему отдано листку бумаги, в настоящий момент покоящемуся в наружном кармане, а через мгновение вновь оказывающемуся в ладони. Старший официант замечает, что его клиент почти не притронулся к котлете, другой официант, тот, что подает вино, видит, что и бокал с шерри стоит почти полный (отличная марсала, между прочим, мы с вами не без удовольствия сделали бы глоток-другой). И вот наконец мистер Крэбб поднимается со стула, оставляя свой ужин, и возвращается в ночь.

Девять с минутами; стало еще холоднее, улица почти опустела, изо рта у мистера Крэбба струйками поднимается пар, рассеиваясь в темноте. Навстречу ему, с противоположной стороны Хай-Холборн, медленно приближается кеб. Мистер Крэбб, поколебавшись, поднимает руку — вернее едва шевелит рукой, — и кеб останавливается. «Куда?» — спрашивает кебмен, и мистер Крэбб называет адрес: «Гросвенор-сквер», — но так тихо, что звук голоса теряется где-то в воротнике пальто и кебмену приходится просить повторить название этого аристократического района Лондона. Но даже сейчас, направляясь в экипаже в сторону Оксфорд-стрит, мистер Крэбб, похоже, все никак не может успокоиться. По пути ему попадаются дорожные рабочие в касках с прикрепленными фонариками, что разом напоминает иллюминацию в китайских пантомимах. Мистер Крэбб смотрит на них в общем-то равнодушно, как бы вопрошая: «Стало быть, вот как управляется мир со своим делами? Ну что же, пусть будет так, мне все равно», — затем вновь погружаясь в свои раздумья.