Книга Правдивый ложью - Валерий Елманов

Однако Федор ни жестом, ни словом не выразил своего неудовольствия.

Теперь же ко всем этим непоняткам добавилось в-пятых – выступление престолоблюстителя. Ему помнился иной царевич.

– А вот интересно, Петр Федорович, такому государю ты бы решился изменить? – не удержался я от того, чтоб не подковырнуть боярина.

– А при таком и князя Телятевского никто бы не посмел на две главы выше моей в разряде указывать, – с легким оттенком сожаления ответил он. – Токмо поздно Федор Борисович спохватился. Ему б поранее – куда лучше было бы… – И после паузы многозначительно добавил: – Для всех.

– Ну почему ж поздно, – заметил я, но, уловив цепкий испытующий взгляд боярина, сразу пояснил, чтоб он не подумал, будто ему снова намекают на повторный переход в другой лагерь: – Ему ж, если ты помнишь, наместником быть, а град Кострома далече, и государева совета не спросишь – уж больно долго дожидаться ответа. – И приложил палец к губам, многозначительно кивая в сторону Федора.

Боярин недоуменно воззрился на меня, затем с озадаченным видом на моего ученика, открыл было рот, но так ничего и не спросил, продолжая хмурить брови и гадая, что бы значил этот кивок. То ли я призываю его к молчанию, то ли вновь намекаю на что-то.

Вот и пускай думает – оно всегда полезно.

– …А начальными людьми надо всеми вами ставлю я ныне думного боярина Петра Федоровича Басманова, – холодно произнес царевич. – Но, ведая, что град стольный велик и дабы избавить верного… слугу… государя… Дмитрия Иоанновича…

Класс! Мне оставалось только восхищаться юным престолоблюстителем. И тут, по всей видимости, сказалось лицезрение бывшего места упокоения Бориса Федоровича.

Царевич не просто скрыл злость и ярость по поводу осквернения отцовского праха, но и сумел переплавить их в ядовитый и весьма прозрачный намек.

Мой недавний урок даром не прошел – парень мастерски его скопировал, влепив со всего маху хлесткую словесную пощечину – вон как побелело лицо Басманова.

Еще бы, мужик не дурак и прекрасно понял про верного слугу.

– …И даем ему в помощники первого воеводу и старшего полковника полка Стражи Верных. Быть под началом у думного боярина князю и стольнику Федору Константиновичу Мак-Альпину…

Недовольный гул, удивленные взгляды…

Впрочем, удивляться не приходится – не любит русский народ быть в подчинении у иноземцев. Такой вот у нас менталитет. Даже если они хорошие – он их просто терпит до поры до времени, но не больше.

Но тут должна сработать моя задумка, точнее, сразу две. И я встал с места, осуществляя первую.

– Благодарствую за честь превеликую. Милость государя нашего Дмитрия Иоанновича, кой самолично крестил меня в православную веру, и твое доверие мне, Федор Борисович, отслужу верой и правдой. – И медленно перекрестился, низко склонившись перед царевичем.

Ага, с голосами порядок. Перешептываются по-прежнему, но глядят в мою сторону не столь сурово. Еще бы, коли крестный отец сам царь – особо не поспоришь. Ну и опять-таки православная вера…

Они ведь тут так и рассуждают: «На Русь жить переехал – тело перевез, веру православную принял – душой сроднился».

А как у нас со второй задумкой?

Но тут уже слова мои, а озвучка Федора, к которой он приступил сразу после представления еще одного помощника Басманова, разумеется, тоже с указанием всех чинов и регалий – второй воевода… и так далее.

Между прочим, Зомме, оказывается, тоже стольник. Интересно только, когда нам их дали? Ах да, вспомнил, еще в прошлом году.

– …Одначе мыслю я, что понапрасну выказывал доселе столь великое доверие иноземному люду, а посему все будет инако. И наперед, окромя сих стольников, успевших доказать на деле свою верность, полагаться буду отныне и присно токмо на вас, вои мои православные…

Вот это гул какой надо гул – в смысле тональность.

– Давно пора.

– Никак от батюшки разум унаследовал.

– Бери выше – тот-то все на иноземцев поглядывал, а ентому полтора месяца хватило, дабы понять, что почем.

– Лета юные, ан мыслит добре.

– Славно надумал.

Это я уловил краем уха лишь то, что произнесено поблизости, но нет сомнений, что и остальные тоже говорят нечто похожее.

– …потому полагаю, что и вам всем надлежит прияти участие в бережении и охранении покоя московского люда и тако же по мере силов своих подсобляти Петру Федоровичу, ибо…

– Никак провинился ты чем ныне перед Федором Борисовичем, – с легким удивлением в голосе шепнул мне Басманов.

Ему и в голову не пришло, что настоял на том, дабы назначить самым главным над всеми боярина, именно я. Говорю ж, порядки тут совсем иные.

Но я и тут ничего не ответил, лишь неопределенно передернул плечами – пусть понимает как хочет.

– …И ставлю в помощники думному боярину Басманову тако же стрелецкого голову Постника Огарева, дабы он в объезде головой был в Цареве городе от реки Москвы до улицы Никитской до левой ее части…

Снова смена тональности – кое-где в гул одобрения вплетается зависть. Оно и понятно – не без этого. Ничего, умолкнут, поскольку сегодня юный престолоблюститель добрый и без сладенькой конфетки не оставит никого.

– …Ему же в помощь назначаю сотника стрелецкого полка Михайлу Одинца, а тако же…

Вот и полетели градом конфеты, да еще в каких красивых фантиках.

Причем каждому.

Десять полков, десять командиров, которые все назначены, как и Постник, первыми объезжими головами. Еще десять сотников определены вторыми и столько же – третьими.

Кстати, не говоря уж про первые номера – между прочим, княжеская должность, как мне с усмешкой сказал еще до совещания Федор, – даже третьи звучали почетно. Занимали их, как правило, дьяки, с которыми на Москве сейчас было тоже весьма негусто – и они укатили в Серпухов.

Хорошо, что у Годунова отличная память, которая удерживала поименно все стрелецкое руководство, так что раздавал мой ученик назначения, не заглядывая ни в какие бумаги, действуя без шпаргалок, твердо и уверенно.

Да и с выбором не затруднялся – тут мы тоже все заранее обговорили, вплоть до возраста самого головы, а следовательно, его авторитета, не забыв столь немаловажный нюанс, как расположение его полка.

Ни к чему Михайлу Косицкого и его людей отправлять на дежурство в Царев город от Неглинной до Никитской. Туда как раз лучше отрядить Ратмана Дурова, его стрелецкая слобода на Сретенке, так что рукой подать до своих домов – можно и спокойно пообедать, да и возвращаться на ночлег недалеко.

А раз Косицкий живет в Замоскворечье, вот и пускай его стрельцы патрулируют «в деревянном городе за Москвой-рекой».

Так сказать, по месту жительства.