Книга Демон и Бродяга - Виталий Сертаков

Повар Хо потянулся к следующему блюду, накрытому салфеткой.

– Прекрасный гость желает побыстрее отправиться в путь, – не слишком вежливо оборвал Коваль. – Мы очень торопимся. Я хотел бы убедиться, что китоврасу будет оказана помощь.

– Осень толопитесь? – рассмеялся китаец. – Осень толопитесь. Осень толопитесь. Если позволит мой духовный брат, послушник храма Девяти сердец, я замечу, сто толопиться вам некуда.

– Это еще почему? – Артур перестал чувствовать вкус кошатины.

– Потому сто ты спас молодая глупая сусество, обитавсее по ту столону. Это огломная редкость, на тебе печать удачи, Белый царь… Сегодня в полночь мы велнем существо в зеркало, но к тебе придут те, кто надел ему амулета.

10

ЖЕЛЕЗНЫЙ СМЕХ

…В полутора тысячах километров от Читы, в пропахшей ароматной пихтой келье горного дацана, стоящего на самой окраине Иркутска, проснулся человек.

Он резко приподнялся, скинул одеяло и разжег керосиновую лампу. Это был крепкий мужчина, бурят средних лет, с круглым приветливым лицом. Мужчина посидел несколько мгновений зажмурившись, слегка поводя кончиками пальцев, словно перебирая невидимые струны. Когда он открыл глаза, лицо его заметно омрачилось. Он быстро облачился в аккуратную желтую рясу, прикрыл татуированный череп капюшоном и выскользнул в сонную тишину монастырских коридоров.

Почти беззвучно он преодолел несколько коридоров и лестниц; он двигался настолько незаметно, почти плыл над землей, что даже не заворковали ночевавшие на стропилах лестниц голуби. У нужной двери монах остановился и задержал дыхание. За толстой дверью тоже не спали. Монах мгновенно различил слабые звуки, которые сопутствуют только бодрствующему человеку, – шелест книжной страницы, треск оплывающей свечи, поскрипывание сандалий на ногах, еле заметный хруст в суставах.

Человек с татуированной головой слышал много звуков, которые не различило бы обычное, нетренированное человеческое ухо. Слышал, как плескались пресноводные тюлени в озере, как бродил в войлочных сапогах по тропинкам, присыпанным опилками, часовой, как за несколько километров от дацана, в центре города, хлопали о стол картами ночные картежники с красными от бессонницы глазами и потными руками.

Но человек в капюшоне не интересовался игрой в карты, его занимали совсем иные игры. Он замер, снова и снова прислушиваясь к раскатам далекого металлического хохота. Хохот не смолкал. Он катился волнами, распространяясь от невидимого центра, как расходятся вонючие круги от камня, брошенного в яму с нечистотами. Почему-то сравнение с камнем в чистой воде монаху не пришло в голову.

– Войди, брат Цырен, – негромко произнесли за дверью. – Долго ты будешь мерзнуть?

– Вы тоже не спите, почтенный боболама? – Цырен склонился в традиционном приветствии.

– В моем возрасте сон – это непозволительная роскошь, – седовласый старец посмотрел на вошедшего поверх двух пар очков, надетых одни на другие. В комнате у настоятеля, помимо камина, грела воздух походная чугунная печка, а сам он покоился в глубоком кресле, закутавшись в несколько одеял. Боболаму окружали сотни книг, они чинно стояли на полках, небрежно валялись на полу, занимали все свободное пространство стола.

– В моем возрасте приходится дробить время более жестко, чем я это делал двадцать лет назад, – полушутливо пожаловался старик. – Впрочем, ты сам неплохо знаком с тем, что такое время…

– Вы учили нас, что спешить в этой жизни некуда, – поклонился Цырен. – Однако некоторые события протекают таким образом, что приходится прерывать даже самое возвышенное созерцание.

– Нет таких событий, ради которых стоило бы выходить из круга медитации, – улыбнулся боболама. – Если ты внимательно и отчужденно подойдешь к проблеме, взвесишь ее и осмотришь со всех сторон, то очень скоро убедишься, что проблемы не существует. Существует лишь наше отношение к ней.

– Я благодарен вам за мудрый совет…

– Тем не менее тебя разбудил смех. Отчего ты прячешь глаза, Цырен? Разве ты стыдишься своих способностей?

– Вы правы, меня разбудил железный смех. Так вы тоже его слышали? – Цырен неловко переминался с ноги на ногу, словно снова стал босоногим неграмотным мальчишкой, которого отец впервые привез из тайги в буддийский дацан. – Я не стыжусь, но…

– Но тебе неприятно, что ты, даже постигнув многое из мудрости великого Будды, в душе следуешь зову своих шаманских предков, так?

– Так, почтенный, – Цырен опустил голову.

– Я отлично знал твоего отца, почтенного Буянто. Он нисколько не стыдился того, что его дед и прадед были харын удха и служили черным духам. Он был разумный и дальновидный человек и всех своих сыновей отдал в учение. Так что же тебя гложет?

– Когда вам необходимо общение с русскими Качальщиками, вы посылаете меня. Когда вам необходимо общение с китайскими орденами, вы посылаете меня. Когда нашему дацану необходимо провести переговоры с восточными шаманскими улусами, тоже еду я. И всегда я буду делать все, что повелит мне почтенный боболама. Однако за спиной я слышу, что Цырен – сын черного шамана, что Цырен – неискренний почитатель Будды и его воплощения, что Цырен не любит и не почитает ламу, как следует его почитать. Вот почему я смутился, когда вы угадали мои мысли. Мой отец не хотел, чтобы я стал сильным харын удха, он боялся, что темные силы возьмут верх в моей душе. Он мог бы отдать меня в учение к Качальщикам, так он и сделал вначале, и семья была довольна. Вероятно, вы знаете, почтенный боболама, что я провел среди Хранителей меток пять лет, но это были пять детских лет, и только потом отец привез меня к вам…

– А ему просто некуда было тебя везти, – мягко перебил настоятель. – Тогда дацаны только начали восстанавливать. Только начали появляться люди, готовые к походу в Тибет и к выборам нового ламы. Твой отец поступил мудро., но он не объяснил тебе, что стыдиться своих корней нехорошо.

– Однако нехорошо и прислуживать двум господам, не так ли? – почтительно возразил Цырен.

– Иными словами, тебя мучает вопрос – правильно ли, что наш народ и некоторые наши соседи совмещают две веры? – Боболама отложил книгу и снял очки. – Или тебя мучает, почему ты просыпаешься, когда ворочаются духи тайги, а другие братья спокойно спят? Что касается первого, Цырен, то я не вижу противоречий. Пусть люди верят в то, что им удобно. Если они принимают учение Будды, значит, они с нами, их путь озарен, а нам надо лишь выполнять свой Долг.

– Меня мучают оба эти вопроса.

– Хорошо, Цырен, – настоятель спустил ноги с кресла, кинул в чайник щепотку заварки, долил воды. – Я вижу, что тебе не терпится поделиться со мной ночными страхами. Но прежде чем ты сделаешь глупость, ответь мне на вопрос – что такое наша древняя вера?

– Вы говорите о вере, которую исповедовали до того, как родился Просветленный?

– Да, я спрашиваю тебя о том, чего ты стесняешься. Расскажи мне, но расскажи просто. Любую вещь, любой предмет можно описывать часами, а можно сказать о нем в трех предложениях.