Книга «Засланные казачки». Самозванцы из будущего - Герман Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эх-ма, это надо же!
Командир неожиданно выругался самой отборной бранью, да так, что Родион вздохнуть побоялся.
– Хорошо. Кто тебя в стриптиз-бар ввел, что ты там делал?
– Миронов Генка ввел, по его протекции попал.
– Где ты с ним познакомился?
– Лабали мы раньше в кабаке одном! – Родион тут же спохватился и доступно пояснил: – В ресторане! Но он потом того, на «золотой» ушел! Он от «кокса» лечился…
– От «кокса»? – Командир выпучил глаза. – Он что, уголь ел?
– Зачем уголь? – настала очередь Родиона изумиться такой поразительной дремучести. – Музыканты народ творческий, многие наркотики употребляют, морфий там, экстази или кокаин. Последний иной раз мы «коксом» и называем. Героин-то опасен, да и для нищих он, как и «крокодил»: раз ширнешься и все, хана. Вначале мозги набекрень едут, а потом на «дурь» так подсаживаешься, что через полгода Шопена играют.
– На золотой? Это что, он на Ленские прииски пошел работать? А ширнешься? Что это такое?
«Ну, ты и деревня! Откуда тебя такого «серого» взяли? Действительно, права поговорка – сила есть, ума не надо!
– Какие прииски? От передоза скопытился он, так и не откачали! А ширяются так: вену пережимают жгутом и шприцем раствор вводят, – хотя мысли текли ехидные, но ответил Родион вежливо. Даже показал, как некий процесс происходит. На это искреннее признание жертвы наркозависимости в прошлом командир смотрел прямо-таки вытаращенными глазами, и убил Артемова простым вопросом:
– Мозги набекрень едут? Как это? И кто такой Шопен, чем занимается и почему им играют?
– Это, товарищ Ермолаев, только от употребления кокаина бывает. Легкость в голове неимоверная. От водки же последствия иные, называемые «белой горячкой».
От мягкого голоса неизвестно откуда появившегося Либермана Артемов вздрогнул, а «чекист», словно не заметив его испуга, уселся напротив, участливо глядя на него.
– «Балтийский коктейль» пили прошлый раз?
«Спиртяга с кокаином», – вспомнил Артемов «революционный рецепт» балтийских матросов, которым, впрочем, баловались и чекисты. В основном те из них, кто «трудился» в расстрельных подвалах – от бесконечных убийств у многих «крыша» натурально «ехала».
«Какой примитив!»
Родион презрительно скривился, но тут его осенило: «А ведь этот парень вполне здравый, может, мне лучше наркоманом прикинуться, с таких меньше спрос?»
– Нет, не вставляет! Просто выпить вдогонку можно. Кокаин юзать нужно грамотно, тогда «торчок» полный, летаешь, как на аэроплане!
Родион закатал рукав и показал руку, с синяками и истыканную многочисленными следами капельниц. Сам он не кололся, идиотом никогда не был, однако могущие впечатлить «дороги» являлись последствием самого банального отравления и двух недель, проведенных в конце февраля в инфекционной больнице с банальнейшим сальнемонеллезом, жертвой которого он стал на кухне собственного стриптиз-заведения.
– Ого! – На чекиста следы иглы произвели сильное впечатление, и он с самым серьезным видом сказал: – У нас в городе в аптеке кокаин продавали, по рублю пакетик, для лечения. Вот столько порошка там было! Мы в гимназии его нюхали да в ноздри ложечкой заправляли.
Он показал на ноготь большого пальца, желтый, крупный и обгрызенный. Доза получалась не просто приличной, убойной!
«По «рублю»? Не может быть! Что же за край непуганых идиотов?!»
В голове тут же защелкал калькулятор. Выходило, что за тридцатку баксов можно было наварить два десятка вполне приличных доз, а это две тысячи с лишним процентов прибыли.
– «Ну, у них и мощная мафия, если в аптеке «коксом» свободно торгуют. Видать, всех местных полицаев и чиновников на корню скупили, как редиску на грядке!»
Крепкий широкоплечий бурят привстал в седле, оглядывая высившуюся перед ним Тальскую сопку – Талька Хухы Хангай – застывший посередине Тунки с поросшими лесом склонами конус давно потухшего вулкана.
Хонгодоры считали это место священным: на вершине было сакральное место – обо, на котором проводился обряд «обо тахилга» – чтение ламой, молитв, а на камнях обо оставлялась жертва – пища, деньги, куски дорогой материи. Иногда перед церемонией закалывали барана, сам Булат часто это делал, как доверенное лицо.
Потому без нужды на Тальскую сопку местные не ездили. Вот к Аршанским источникам, что вытекали поблизости из гор, совсем другое дело – целебная вода почиталась всеми людьми, жившими в этой живописной долине.
– Так здесь мне и искать предстоит, как приказал хамбо Панчен-лама! Только что?!
Задав себе этот вопрос, бурят еще раз внимательно посмотрел на сопку своими раскосыми глазами, сейчас превратившимися в узкие щели. Но то был взгляд не скотовода или охотника, обычного из этих мест, о чем говорила его одежда, а воина, прошедшего не один десяток схваток…
Булат-батыр хорошо помнил тот день, когда мальцом упал со скалы и расшибся. Сильно поранился, да так, что все посчитали его жизнь оконченной. Ничего не поделаешь, Бурхан забрал, судьба – хонгодоры к таким вещам привычны и не ропщут.
Однако лама его выходил и, следуя традиции, предрешил его судьбу и предложил родителям отдать сына в дацан, в буддистский монастырь, по ту сторону гор, в сердце Восточной Монголии, или Халхи, как ее называли. Те не роптали – сын был третий, и так бы его потеряли, и уже ведь смирились с этим. Наоборот, согласились с радостью – служение Будде почетно, и благо той семье, где один из детей стал монахом.
И стал сын бурята Булат жить в монастыре. Целыми днями рубил он дрова, носил воду, доил яков, сбивал масло. Учиться было некогда. Но острым умом обладал Булат. Много друзей завел он среди мудрых монахов, они учили его и давали читать хорошие книги, ведь зерна мудрости рассыпаны на их страницах.
Вот только юный Булат отличался такой живостью характера, что все же не смог предаваться медитациям и молитвам, и даже старый настоятель не смог направить сорванца на путь истины. Зато при монастыре был десяток нукеров – профессиональных воинов, под началом Биликто-батыра, что охраняли его от всяческих беспокойств. Ведь и от разбойников лишние хлопоты, и от китайцев, что всегда зарились на Халху, изрядное беспокойство.
Пожилой десятник, бывший воин знаменитого Джа-ламы, крепко подраненный китайцами и выхоженный монахами, сам положил взгляд на парня. В свое время остался в дацане на вечную службу, в благодарность за лечение, и не мог не задумываться о том, кто его сменит на этом многотрудном и хлопотном посту.
Взяв мальца к себе, он принялся учить его воинскому мастерству. С заботою, но беспощадно, ибо всем известно, что мягкость в обучении будущих воинов совершенно неуместна, ибо предвещает гибель в первом же бою. И выучил, да так, что того уже в двадцать три года нарекли «батыром», то есть умелым воином, не ведающим страха в бою и разящим любого противника с первого выстрела или удара саблей.
