Книга Взлетная полоса - Фридрих Незнанский

– Вы сохранили эту… бомбу?

– С какой стати?

– А куда она потом девалась?

– Ее взял Кирилл, а что с ней потом сделал, это уже касалось только его. Вынес на помойку или сохранил как сувенир… А что, она вам нужна?

Антон пожал плечами. Даже если «бомба» найдется, вряд ли на ней сохранились отпечатки пальцев шутника. Если они с самого начала на ней были. Кажется, шутник был довольно злобный, а такие предпочитают шутить в перчатках.

– Господин Савельев…

– Леня. Или Леонид, как вам удобнее.

– Леня, а были у вас какие-то предположения, кто это мог сделать?

– Мы предполагали, что эти шутники-террористы прописаны в агентстве Дмитрия Шиллера. У нас с шиллеровцами дружба-вражда – в общем, сложный комплекс проблем. Дело в том, что Кирилл в самом начале своей карьеры работал у Шиллера, но недолюбливал его за деспотизм и, как он говорил, патерналистский стиль руководства…

– Что это значит – «патерналистский»?

– От слова «патер» – «отец». Это такой стиль руководства, когда начальник берет всю полноту власти на себя, а в подчиненных видит несмышленых детей, которые должны его все время слушаться. Кирилл был склонен к более современным подходам, чинопочитания принципиально не терпел. У нас, как видите, отношения дружеские, никто не боится высказывать свои мысли…

– И, конечно, дружеский подход способствовал процветанию вашего агентства? – сделал напрашивающийся вывод Антон.

Леонид скроил физиономию, выражающую сомнение:

– Это неоднозначно. Шиллер со своим патернализмом тоже вроде не бедствует. Финансово мы всегда шли с ним голова в голову… Что касается рекламного творчества, я в нем не спец, но мне кажется, главное – это люди и идеи, а не подходы. В общем, каждому свое.

– Редкая фамилия – Шиллер. Это что, родственник того самого композитора?

– Вы сказали, Антон, композитора? Вообще-то Шиллер – великий немецкий поэт.

– Ох! Простите дурака.

– Ничего-ничего, каждый может оговориться… Вообще-то даже хорошо, что вы напомнили мне о композиторе. Если тут есть какая-то связь… Незадолго до… словом, до несчастного случая Кирилл в разговоре со мной упоминал Шиллера. Мы с ним редко обсуждали личности других рекламщиков, но тут он почему-то разозлился на Шиллера и много чего о нем наговорил. Я, если начистоту, половины не понял. Общий смысл был такой, что Шиллер ведет двойную игру, перед разными людьми предстает в разных обличьях. И еще что у него есть наготове запасное имя – Шуберт. Шуберт – ведь это как раз композитор.

– А при чем здесь композитор?

– Речь о том, что Шиллер в определенных ситуациях называет себя Шубертом. Вроде бы он в Интернете под этим именем публикуется. Ну да, в общем, примерно так… Я не запоминал; если бы знать, что вскоре случится то, что случилось, я бы, наверное, был повнимательнее. Кроме того, Кирилл говорил сбивчиво. Как будто его кто-то разозлил…

Леонид уставился в стену напротив, украшенную его дипломами и сертификатами, словно на телеэкран. Казалось, на этой стене представала перед ним эта недавняя сцена.

– На агентство «Гаррисон Райт» посыпались несчастья, – сообщил он, будто ни к кому не обращаясь, будто забыл, что в кабинете кроме него присутствует еще и сотрудник «Глории». – Погиб Кирилл, избили актрису, которая должна была сниматься в нашем ролике…

– Актрису, говорите?

– Да, такая красивая девушка, Жанна. Очень жаль. Если хотите побеседовать, спросите у арт-директора ее координаты. Я уже сказал, что не занимаюсь творческой частью, мое дело – финансы. Но если так пойдет дальше, это отразится и на моей области…

– Спасибо за ценную информацию. – Антон встал со стула, который прощально вертанулся под ним.

– Я вам помог?

– Посмотрим. Надеюсь, что да.

– Ну, Саша, как подвигается дело Легейдо?

Вот ведь парадокс! Турецкий уже не являлся подчиненным Константина Дмитриевича Меркулова, но продолжал видеть в нем начальника. В одних ситуациях они друзья, но в других – начальник и подчиненный, и с этим ничего не поделаешь. Эта потребность была воспитана в Саше годами, проведенными под меркуловским руководством. Иначе что бы еще сподвигло его с такой готовностью, едва не вытягиваясь в струнку, доложить:

– Дело продвигается, Костя.

– Медленно что-то продвигается, друг ты мой ситцевый.

Ну точно! Несмотря на дружеское обращение, тон Меркулова неоспоримо свидетельствовал о том, что Константин Дмитриевич тоже продолжает рассматривать их взаимоотношения в рамках схемы «начальник – подчиненный». Привычка, ничего не попишешь!

– Как же «медленно», Костя, – так же привычно принялся оправдываться Турецкий, – когда мы только начали? Совсем мало времени прошло, сам понимаешь, мы же не супермены…

– Неужели? А вот я рассчитывал на то, что в агентстве «Глория» работают именно супермены, которые раскрывают все дела в рекордный срок. У «Глории» достаточно опыта. А уж если к испытанным глориевцам примкнул знаменитый Турецкий, у которого, насколько мне известно, за все годы работы в прокуратуре не было ни одного нераскрытого дела, преступника можно было найти за считаные часы. И мне странно, почему этого не произошло.

– Но, Костя…

– Что «Костя»? Я верю в агентство «Глория». Именно поэтому я и привлек вас к работе. А вы меня разочаровываете: темните, копаетесь…

– Нам пока не хватает данных!

– Данных у вас выше потолка. На аэродроме были? Были. С рекламщиками говорили? Говорили. У вас уже должна железно быть пара-тройка полноценных версий. Могли бы уже преступника взять с пылу с жару. А у вас что? Пусто.

Турецкий понурился.

– Пойми, Саша, – смягчился Костя, – на аэродроме работает человек, который в прошлом пострадал от соприкосновения с нашим правосудием.

Я, можно считать, перед ним в долгу… А что касается дела… – перешел он к конкретике, чтобы сгладить тяжелое впечатление. – Как по-твоему, приложили к нему лапу недобросовестные работники экологической милиции?

– Могли, – признал Турецкий, поставив себе на повестку дня побывать в экологической милиции. – Ничего, я их за жабры возьму!

– А что с Ворониным?

– Глухо, как в танке. Супружница у него такая усталая, знаешь ли, баба, злая на весь свет. Не захотела со мной разговаривать. Не исключено, что она знает, куда девался муженек, но скрывает. Но также, Костя, совсем не исключено, что он от нее попросту сбежал. И было от кого! Если она на меня, постороннего человека, который ей слова худого не сказал, вот так за здорово живешь начала кричать, как же она с мужем обращается? И, наверное, считает, что криком, слезами и истериками можно удержать мужчину… Эх, бабы, бабы, эмансипированные вы наши бабы, как же трудно с вами! Вроде все вам дано, и культура, и образование, и профессиональные возможности, только почему-то вы от этого умней не становитесь и едите поедом своих мужиков…