Книга И быть подлецом - Рекс Стаут

Вулф сказал, что всё это чепуха, и соглашения он не нарушал.

— Не нарушали? — Стронг выпрямился. Его галстук сбился, а волосы растрепались. Его рука потянулась к очкам, которые едва висели на кончике носа, но, вместо того чтобы поправить очки, он их снял. — Вы думаете, что не нарушали? Увидите. И, кроме того, вы подвергли опасности жизнь мисс Фрейзер. Я старался защитить её! Мы все старались!

— Все? — удивился Вулф. — Не все. Все, кроме одного.

— Да, все! — Стронг вёл себя как сумасшедший и ничего не слышал. — Никто, кроме нас, не знал, что яд предназначался ей! Теперь об этом знают все! Кто сможет защитить её теперь? Я постараюсь, мы все постараемся, но каковы наши шансы?

Мне он показался нелогичным. Единственная опасность для мисс Фрейзер, насколько мы знали, исходила от человека, который проделал операцию с кофе, а ему мы наверняка не сказали ничего такого, чего бы он уже не знал. Мне пришлось проводить Талли Стронга до дверей и вывести его на улицу. Если бы он смог успокоиться, чтобы сесть и поговорить, я был бы только рад, но он был действительно огорчён. Когда Вулф велел мне выпроводить его, у меня не нашлось веских возражений. Тут Стронг вспылил. С первого взгляда любому стало бы ясно, что пожелай я применить к нему силу, то справился бы с ним одной левой. Когда я взял его я рукав, он дёрнулся и повернулся ко мне так, как будто собирался разорвать меня на куски. Второй рукой он придерживал очки. Мне удалось выпроводить его так, что никто из нас не пострадал.

Как и следовало ожидать, Талли Стронг был не единственным, кому пришла в голову мысль, что Вулф совершил предательство, рассказав полицейским об их страшной тайне.

Нам сообщили об этом либо по телефону, либо лично. Особо жёсткую позицию занял Нэт Трауб. Возможно, благодаря добровольному признанию Билла Медоуза, что он поставил бутылку и стакан перед Орчардом. Это должно было особенно понравиться людям Кремера, и я могу себе представить, как они на разные голоса повторяли это Траубу. Мне не хотелось думать о том, что он получит от Уолтера Б. Андерсона, президента «Хай спот», и Фреда Оуэна из отдела информации, если кто-нибудь рассказал им о всей полноте предательства Вулфа. До сих пор они явно не знали ужасной причины, по которой в одной из бутылок был кофе вместо «напитка вашей мечты».

В понедельник после обеда к нам пожаловал охотник за формулами — профессор Саварезе. Он тоже явился к нам в кабинет сразу после длительного общения с полицейскими и тоже был не в своей тарелке, но совсем по другой причине. Полицейских больше не интересовали его взаимоотношения с Сирилом Орчардом и вообще ничего, что было бы связано с Орчардом, и профессор хотел знать почему. Они ничего ему не объясняли. Они снова и снова изучали всю его жизнь с момента рождения до сегодняшнего дня, но по абсолютно другой причине. Было совершенно ясно, что теперь они выискивают связь между ним и мисс Фрейзер. Почему? Какой факт у них появился? С появлением неизвестного и неожиданного факта все вычисления летят к чёрту, и, если таковой существует, он должен обнаружить его, и быстро. Это первый хороший шанс, который он получил, чтобы проверить свои формулы и наиболее драматичной из всех проблем убийства. Он оказался вовлечённым в это дело и собирается во всём разобраться, чего бы ему это ни стоило. Что за новый факт? Действительно ли важно, имел ли он ранее какое-нибудь отношение, прямое или косвенное, к мисс Фрейзер?

До этого момента Вулф слушал его, не доходя до точки кипения, но наконец стал настолько раздражённым, что снова приказал мне сыграть роль швейцара. Я подчинился не совсем охотно. С одной стороны, Вулф упустил ещё один шанс хоть чуть-чуть поработать самому, поскольку Саварезе был в более чем разговорчивом настроении, а с другой стороны, я сопротивлялся искушению. Вопрос, который запал мне в голову, заключался в следующем: каким образом этот волшебник цифр переведёт несварение желудка мисс Фрейзер в математическую формулу? Если бы мы заставили ответить его на этот вопрос, возможно, это не принесло бы никакой реальной пользы, но, по крайней мере, заняло какое-то время и в такой же степени способствовало расследованию дела, чем то, что делал Вулф. Но, не желая лишних осложнений, я махнул на это рукой. Я выпроводил его за дверь. В любом случае был только понедельник.

Когда прошло ещё четыре дня и наступила пятница, то есть прошла полная неделя с того времени, как мы предоставили Кремеру информацию, я был перспективным кандидатом на помещение в психиатрическую клинику. В этот вечер, вернувшись с Вулфом в кабинет после отменного ужина, который не доставил мне удовольствия, я подумал о предстоящих трёх или четырёх днях, и это вызвало у меня протест. Когда Вулф удобно уселся в своё кресло и потянулся к книге, я заявил:

— Я иду в свой клуб.

Он кивнул и открыл книгу.

— Вы даже не спросите, в какой клуб, — резко сказал я, — хотя, чёрт возьми, знаете, что у меня нет никакого клуба. Я сыт по горло тем, что сижу здесь день и ночь в ожидании момента, когда в вашу голову закрадётся идея, что детектив должен заниматься детективной работой. Вы слишком ленивы, чтобы жить. Вы считаете себя гением. Предположим. Но если мне, чтобы стать гением, надо быть таким же самодовольным, таким же инертным и обладать таким же лишним весом, как и вы, я предпочитаю остаться самим собой.

Он читал.

— Это тот пик, к которому я шёл в течение недели, — сказал я. — Точнее, вы вели меня к нему. Конечно, я знаю про ваше алиби, но меня уже тошнит от всего этого. Нам же совсем нечем похвастаться перед полицейскими. — Я говорил сухо, аргументированно, хорошо поставленным голосом. — Если этот случай слишком сложен для вас, почему бы не заняться чем-то другим? В газетах полно сообщений о преступлениях. Как насчёт банды, которая вчера украла целый грузовик сыра неподалёку отсюда, на Одиннадцатой авеню? Или пятиклассника, который угодил в глаз учителю леденцом? Страница пятьдесят восьмая в «Таймс». Или — если всё, кроме убийств, ниже вашего достоинства — чем плох случай с гадалкой по политическим и экономическим вопросам, по имени Бьюла Пул, застреленной в спину вчера вечером? Вероятно, вы распутали бы эту историю за полчаса.

Он перевернул страницу.

— Завтра — суббота, — сказал я. — Значит, я получаю жалованье за неделю. Схожу-ка на бокс в Гарден. Кстати, о контрастах: вы в этом кресле и пара боксёров среднего веса на ринге!..

С этими словами я удалился.

Однако я не пошёл в Гарден. Сначала я отправился в аптеку за углом, где прошёл в телефонную будку и позвонил Лону Коэну в «Газетт». Лон был на месте и как раз собирался уходить. Он не видел причины, по которой я не мог купить восемь или десять порций выпивки, при условии, что на закуску он получит отбивную толщиной два дюйма.

Таким образом, через час мы с Лоном сидели за угловым столиком в заведении Пьетро. Лон великолепно справлялся с выпивкой и отважно вступил в сражение с отбивной. Я, чтобы поддержать компанию, заказывал хайбол и приступил к третьему фунту орешков. Я почувствовал, насколько ограничил себя, ужиная с Вулфом, только тогда, когда занялся орешками.