Книга Падение Святого города - Р. Скотт Бэккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крохотные, невероятно древние глазки. Намек на мощь, гудящую в жилах, сердце и крови.
— Даже мертвым не избежать доски.
Когда Ахкеймион нашел Ксинема в его покоях, маршал был абсолютно пьян. Ахкеймион не мог припомнить, когда тот в последний раз так надирался.
Ксинем закашлялся — словно гравий бросили в деревянный ящик.
— Ты это сделал?
— Да…
— Хорошо, хорошо! Ты ранен? Он никак тебя не задел?
— Нет.
— Они у тебя?
Ахкеймион сделал паузу, не услышав «хорошо» после своего ответа на второй вопрос Ксинема. «Он хочет, чтобы я тоже страдал?»
— Они у тебя?! — выкрикнул Ксинем.
— Д-да.
— Хорошо… Хорошо! — ответил Ксинем. Он вскочил с кресла, но это движение казалось таким же напряженным и бесцельным, как и все остальные его действия после потери глаз. — Дай их мне!
Он выкрикнул это так, словно Ахкеймион был аттремпским рыцарем.
— Я… — с трудом выговорил Ахкеймион. — Я не понимаю…
— Дай их… Уйди!
— Ксин… Ты должен объяснить мне!
— Уйди!
Ксинем крикнул так яростно, что Ахкеймион уставился на друга в изумлении.
— Ладно, — пробормотал он, направляясь к дверям. Желудок его сводило и поднимало рывками, словно он шагал по морским волнам. — Ладно.
Он резко распахнул двери, но по какой-то странной причине на несколько секунд задержался на пороге, а затем захлопнул их, убедив слепого в своем уходе. Он затаил дыхание и глядел, как его друг шагает к западной стене, вытянув левую руку перед собой, а в правой сжимая окровавленную тряпицу.
— Наконец-то, — прошептал Ксинем, всхлипывая и смеясь одновременно. — Наконец…
Он продвигался по стене налево, ощупывая ее растопыренной ладонью. Небесно-голубые панели и нильнамешскую пастораль пятнали кровавые отпечатки. Добравшись до зеркала, он пробежал пальцами по раме из слоновой кости и остановился прямо перед стеклом. Он вдруг замер, и Ахкеймион испугался, что Ксинем услышит его хриплое дыхание. Пару секунд казалось, что Ксинем смотрит в зеркало пустыми дырами, что зияли на месте его некогда веселых и отчаянных глаз. Этот слепой испытующий взгляд был жаждущим.
И Ахкеймион с ужасом увидел, как Ксинем развернул тряпицу, поднес пальцы к одной глазнице, затем к другой. Когда он опустил руки, из складок кожи уже косили слезящиеся глаза Ийока.
Стены и потолок качнулись.
— Открывайтесь! — взвыл маршал Аттремпа. Он обводил своим мертвым кровавым взглядом комнату, на миг остановившись на Ахкеймионе. — Открыва-а-айтесь!!!
И он заметался по комнате.
Ахкеймион выскользнул за двери и убежал.
Элеазар сидел в темноте, сжимал друга в объятиях и укачивал его, понимая, что обнимает еще большую темноту.
— Ш-ш-ш…
— Э-эли, — выдохнул глава шпионов. Он дрожал и плакал, но казался вялым даже в страдании.
— Тсс, Ийок. Ты помнишь, как это — видеть?
По телу раба чанва прошла дрожь. Голова качнулась в пьяном кивке. Кровь сочилась из-под льняной повязки, чертя темные дорожки на щеке.
— Слова, — прошептал Элеазар. — Ты помнишь слова?
В колдовстве все зависит от чистоты смысла. Кто знает, на что способна слепота?
— Д-да….
— Тогда ты невредим.
Подобно суровому отцу, война заставляет людей стыдиться и ненавидеть свои детские игры.
Протатис. Сто небес
Я вернулся с войны совсем другим человеком — по крайней мере, моя мать постоянно меня за это пеняла. «Теперь только покойники, — говорила она, — могут выдержать твой взгляд».
Триамис I. Дневники и диалоги
Ранняя весна, 4112 год Бивня, Момемн
Возможно, думал Икурей Ксерий III, сегодня будет ночь сладостей.
Из императорских покоев в Андиаминских Высотах Мекеанор казался широким блюдом, сияющим в свете луны. Ксерий не мог вспомнить, когда видел Великое море таким неестественно спокойным. Он подумал было позвать Аритмея, своего авгура, но передумал — скорее от надменности, чем от великодушия. Аритмей просто напыщенный шарлатан. Все они шарлатаны. Как говорит его мать, каждый человек, в конце концов, шпион, агент противоположных интересов. Все лица состоит из пальцев…
Как у Скеаоса.
Несмотря на головокружение, он облокотился на балюстраду и глядел в ночь, запахнул мантию из тонкой галеотской шерсти — было прохладно. Как всегда, его глаза были устремлены на юг.
Там лежал Шайме — и там был Конфас. То, что этот человек мог строить свои козни и процветать за пределами его, императора, досягаемости, походило на извращение. Нечто извращенное и пугающее.
Он услышал за спиной шорох сандалий.
— Бог Людей, — сказал шепотом его новый экзальт-капитан Скала. — Императрица желает поговорить с вами.
Ксерий набрал в грудь воздуха, с удивлением обнаружив, что сдерживал дыхание. Он обернулся и посмотрел в лицо высокого кепалоранца — в зависимости от освещения оно казалось то красивым, то уродливым. Белокурые волосы рассыпались по плечам, переплетенные серебряными лентами — знак какого-то жестокого племени. Скала был не самым приятным украшением, но он оказался хорошей заменой погибшему Гаэнкельти.
После той самой безумной ночи с адептом Завета.
— Впусти ее.
Он осушил чашу анплейского красного и, охваченный внезапным беспокойством, швырнул ее в сторону юга, словно она могла преодолеть огромное расстояние. Почему бы нет? Философы говорят, что сей мир — лишь дым, в конце концов. А он — огонь.
Он проследил за полетом золотой чаши и ее падением в сумрак нижнего дворца. Слабый звон и дребезжание вызвали улыбку на его губах. Он презирал вещи.
— Скала? — окликнул он уходящего.
— Да, о Бог Людей?
— Ведь какой-нибудь раб украдет ее… эту чашу.
— Действительно, Бог Людей. Ксерий сдержанно рыгнул.
— Кто бы это ни был, прикажи его выпороть.
Скала бесстрастно кивнул, затем повернулся к золотому интерьеру императорских покоев. Ксерий пошел за ним, стараясь не шататься. Он приказал одному из стоявших в стороне эотских гвардейцев закрыть раздвижные двери и задернуть занавеси. Там не на что смотреть, кроме как на спокойное море да бесчисленные звезды. Не на что.
Он постоял у ближайшего треножника, грея пальцы. Мать уже поднималась по ступеням из нижних покоев, и он сцепил большие пальцы, стараясь выбросить из мыслей лишнюю чушь. Ксерий давно усвоил, что только ум спасет его от Истрийи Икурей.
