Книга Гипноз для декана - Лючия фон Беренготт

я бы сама не решилась никогда.

А когда сообразила, сопротивляться было уже поздно — удовольствие захлестнуло девятибальной волной, ударив сразу по всем чувствительным местам — от промежности, в которую теперь пихалось колено декана, до груди, прижатой к поросли в его паху.

Утопив крик куда-то Игнатьеву в пупок, я изогнулась над ним, содрогаясь в мощнейшем оргазме, чувствуя, как сладкая истома отзывается в каждой клеточке моего тела, распластывает его и превращает в безвольный, почти невесомый кисель…

И уже почти не обратила внимания на напряженный, мокрый от смазки орган, который пихнулся при последних отголосках удовольствия мне в приоткрытые губы, растянув и сразу же заполнив собой полость рта.

Он сейчас кончит… — лениво проплыло в голове, на что мне было решительно наплевать. Как и не то, что в оригинальном плане вообще-то задумывалось бежать, а не мастурбировать об колено и живот декана.

Всё так же распластавшись на его ногах, я послушно держала ртом его орган и, прикрыв глаза, прижималась языком к пульсирующей венке, пока он стонал, дергался и судорожно сжимал мое плечо. Проглотила, почти не почувствовав вкуса, густой фонтан спермы, напоследок лизнула головку и улеглась щекой на живот, слегка размякший после оргазма.

Надо бежать — назойливо крутилось где-то на задворках разума, но тело было решительно против. Тело хотело одного — не двигаться. Спать. Спать, устроившись на животе, у опадающей эрекции мужчины, которого я еще недавно страшно ненавидела. Каким бы безумием это ни звучало и какими бы казнями египетскими мне это ни грозило.

— Я знал… — спустя что у тебя какое-то долгое время, практически разбудив меня, выдохнул декан. — Знал, что у тебя чувствительные соски… Сафронова.

Глава 16

— Вы… вы знали?! Знали, что…

Услышав свою фамилию, я взвилась над расслабленным мужским телом, откидывая одеяло. Сна и усталости как не бывало. Боже, как я вообще могла так уплыть, что чуть не уснула в такой важный момент! Бежать надо было, а не растекаться лужицей у него в ногах…

Игнатьев довольно кивнул.

— Конечно, знал. Не спрашивай у меня откуда, Сафронова. Я такие вещи всегда чувствую — у кого какая эрогенная зона. Вот увидел тебя и понял — эта кукла может кончить, если ей соски постимулировать… Так оно и вышло, и как видишь, даже еще интереснее…

Я нетерпеливо помотала головой.

— Я не то спрашиваю! Вы знали, что это я с вами в постели! Что я… под одеялом, а не эта ваша… Лена!

— Конечно, знал. Я же не полный кретин, — ухмыльнулся он. — Как тебе моя ролевушка, Сафронова? Не обижайся — в следующий раз можем поменяться ролями. Например, ты можешь «спать» и думать во сне, что я твой парень, пока я делаю тебе куни…

— Ролевушка? — слабым голосом пролепетала я. — Это была… ролевушка?

От дикости всей этой ситуации у меня плавились мозги. Я только что… отсосала нашему декану, а до этого позволила ему мастурбировать у меня промеж грудей! И он… кончил прямо… прямо мне в рот! Я разговариваю с ним, чувствуя вкус его спермы у себя на языке и натертость от его члена в гортани.

И всё это время он ЗНАЛ, что под одеялом я, а не его подружка с вечеринки. Я! Его самая ненавидимая студентка на факультете, которую он тайно хотел на протяжении всего года и за это ненавидел! Он знал, что я — никакая не Лена, и не остановился, пока не довел дело до конца!

Так это была… месть за вчерашнее унижение? Или за всё вместе сразу?

— Мне плохо… — прохрипела я, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. — Пустите… я сейчас…

Перебравшись через его ноги и чуть ни кубарем скатившись с кровати, я помчалась наугад в сторону одной из дверей комнаты… Поняла, что не успею, скрючилась над какой-то расписной вазой в углу… и изрыгнула в нее всё, что попало в меня за последние полчаса.

— Ненавижу… как же вас тебя… ненавижу… — задыхаясь и отплевываясь, ругалась в темноту широкого горла вазы. — Как вы так могли…

Меня вдруг резко дернули за плечо наверх. В глазах тут же потемнело от резкого вставания, я пошатнулась… и тут же была подхвачена за талию сильной рукой.

— Поверь, Сафронова — я ненавижу тебя не меньше! — схватив меня второй рукой за плечо, процедил он. — Но это ты втиралась в меня, как мартовская кошка, а не я в тебя! Что ты думала произойдет, когда извивалась на мне, как последняя бл*дь? Что я позволю тебе получить удовольствие и не возьму своё? Я что тебе — мальчишка сопливый?

Темнота в глазах прошла, и я увидела перед собой его лицо — багровое от бури эмоций. Вспомнил видать, что вчера именно так и повел себя — как сопливый мальчишка, не сдержавшийся и кончивший раньше, чем начал.

Мне вдруг стало плевать на последствия — так захотелось ударить его побольнее. Скривив губы в усмешке, я дала понять, что подумала о том же, о чем и он. Что я помню, как позорно он излился в собственные боксеры, дергаясь между моих ног.

Усмешка превратилась в ухмылку, ухмылка — в весьма натуралистическую гримасу омерзения. Демонстративно передернувшись, я толкнула его в грудь ладонью.

— Пусти! Мне надо прополоскать рот… Смыть эту мерзость… Бррр… Хорошо, что я всё выблевала!

Он не шелохнулся, продолжая крепко держать меня обеими руками и прожигать взглядом.

Ну же, давай! — вызывающе смотрела я в его серые, почти стальные глаза, пылающие гневом. Давай, ударь меня, сноб недоделанный! Влепи мне пощечину и побольнее! Сделай так, чтобы у меня не осталось к тебе ничего, кроме ненависти и презрения!

Глухой, утробный рык, исходящий откуда-то из глубины его тела, я скорее почувствовала, чем услышала — по вибрации его рук. Но очень скоро он зарычал уже голосом, скалясь, словно дикий зверь, и то самое, безумно-остервенелое выражение, что я видела вчера, снова отразилось на его лице.

Убьет… — слабо пронеслось в голове, лишая воли и надежды. Теперь точно убьет.

— Сука… — вырвалось из этих губ, искривленных гримасой ненависти. — Какая же ты сука, Сафроно…

Звук моей фамилии заглох, и я не сразу поняла, что она тонет, тонет у меня во рту — в резком, как пощечина, яростном поцелуе.

Наши зубы стукнулись, губы боролись за право схватить одна другую, утробный рык вылился в стон — только непонятно чей — мой или его…

Хочу, хочу, хочу… — крутилось в голове неудержимой, безумной скороговоркой, пока он терзал мой рот, оттягивая мою голову