Книга Металлист. Назад в СССР - Геннадий Борчанинов

прицепом, протарахтел трактор, гружёный сеном под завязку. Вся эта пастораль успела изрядно мне надоесть ещё до того, как мы вообще добрались до пункта назначения.

Нужный дом нашёлся на окраине деревни, и мы всей гурьбой прошли в ограду, которая пахла куриным дерьмом и скошенной травой. К нам навстречу вышла полная копия матери, разве что лет на двадцать постарше. Бабушка. На этот раз, видимо, моя.

— Ох, батюшки! Люська! — запричитала она.

Обняла всех по очереди, расцеловала слюняво, от переизбытка чувств причитая и кудахтая на каждого из внуков, что, дескать, мать не кормит, исхудали, да и вообще. Сама Людмила Таранова стояла посреди двора, ожидая, когда это закончится.

— Устали с дороги-то? Васька, паразит такой, запил, так бы хоть на тракторе встретил вас! — сообщила бабушка. — Идёмте в дом, чайку хоть с дорожки попьёте, вы же не завтракали ешшо? Люська, зараза, детей голодом моришь!

— Никого я не морю, — холодно отозвалась мать.

Ей, кажется, и самой неприятно было здесь находиться, она бы с большим удовольствием осталась бы дома, отдыхать после трудовой недели.

Начали подходить ещё родственники, все похожие друг на друга, огромной компанией набились в хату, отчего там стало даже жарче, чем в автобусе. Мелькали незнакомые лица, начались оживлённые диалоги с именами, курьёзными историями и сплетнями. Нас, как почётных гостей, усадили за стол чаёвничать, и бабушка поставила на стол огромное блюдо с домашними пирожками, от которых исходил одуряющий запах свежей выпечки.

Я подозревал, что вся эта орава родственников и знакомых может без особых усилий выкопать всё, что потребуется, но в данный момент нужно было именно наше присутствие. Обозначить причастность к этой самой картошке, чтобы претендовать на долю урожая.

Собственно, на борьбу с урожаем после этого чаепития вышли только мы. Мне, как старшему представителю мужского пола, достались вилы, девчонкам — деревянные лопатки, чтобы не пропустить ни одной картофелины. Мать с бабушкой принялись расстилать во дворе мешковину, чтобы вываливать туда выкопанное. Ну а Максимка просто гонялся по ограде за курицами, звонко хохоча.

Глава 11

С картошкой провозились до самого вечера, пришлось даже заночевать у бабушки, чтобы утром броситься в бой с новыми силами. Земля тут оказалась не очень. Жирная, сырая, глинистая, похожая больше на пластилин, и выковыривать оттуда картошку размером с куриное яйцо оказалось непросто. Лишь изредка удавалось найти настоящих поросят размером с яйцо страусиное.

До города нас вместе с двумя мешками картошки и другими деревенскими гостинцами увезли на тракторе. Проспавшийся Васька, оказавшийся то ли маминым двоюродным братом, то ли племянником, помог нам забраться в прицеп, посадил Максима к себе в кабину, и мы неторопливо поехали обратно в Чернавск. Выходные были окончательно потеряны.

Зато я перезнакомился с целой кучей народа. Это оказалось не так-то просто, учитывая, что палить факт амнезии я не стал, ограничившись косвенными знакомствами.

На вечерние танцы в деревенском клубе я не пошёл. Устал после картошки, да и разбить моську «городскому» — любимая забава местных парней, несмотря на все родственные и другие узы.

Долго отмывал руки от земли в приземистой деревенской бане. С грязными руками бабушка за стол не пускала, зато наготовила столько, что мы все наелись до отвала, а часть даже забрали с собой в город. Ещё бабуля тайком сунула мне десять рублей, и я подозревал, что Таня с Лизой тоже получили от бабулиных щедрот.

Этот факт, конечно, поездку окупал. Но я бы предпочёл сходить в кино, а не ковыряться в земле.

Так или иначе, новая неделя началась с того, что я, толком не отдохнувший, снова поплёлся в школу к первому уроку. Было пасмурно и зябко, и у меня мёрзли уши. Я влился в толпу школоты, прошёл в холл, взглянуть на расписание. Запоминанием порядка уроков я себя не утруждал.

Возле расписания обнаружилось объявление, написанное от руки на тетрадном листе.

«В школьный ВИА требуются музыканты. Всех желающих приглашаем на большой перемене в актовый зал.»

Никакой конкретики. Я написал бы совсем по-другому, да и повесил бы не только у расписания, но и возле столовой, и даже в туалетах. К расписанию ходят далеко не все.

Однако сам факт того, что процесс пошёл, шестерёнки заскрипели, приводил меня в восторг. Скоро будет всё, как я хочу. Сцена, софиты в лицо, дым-машины и, самое главное, живая музыка.

На первый урок, русский язык, я опоздал, хоть и в школу пришёл до звонка. Училка обожгла меня недовольным взглядом, но позволила занять своё место.

— Привет, — шепнул я Варе, как ни в чём не бывало.

— Привет, — улыбнулась она в ответ.

Значит, оттаяла. Ну, или Елизавета Константиновна прокапала ей на мозги, какой я хороший мальчик, и дуться на меня не надо.

Большой перемены я ждал сильнее, чем выпускного, уроки как назло тянулись патокой, медленно и неторопливо. Начало учебного года, все расслабленны, и учителя, и ученики.

И когда очередной протяжный и резкий звонок возвестил об окончании третьего урока, мы с Варей чуть ли не бегом отправились в актовый зал.

Ажиотажа я и не ждал, думал, придёт человек пять-семь, но реальность оказалась куда более жестокой. В актовом зале никого не было.

— Подождём, — мрачно произнёс я, прохаживаясь по гулкому просторному залу.

— Я только в субботу после уроков объявление повесила, не все видели, наверное, — чуть не плача, произнесла Варя.

— Наверное, — сказал я.

Подошёл к пианино, откинул крышку. Сыграл первые аккорды похоронного марша. Та-да-дадам. Варя усмехнулась.

— Двадцать минут переменка, ещё дойти же надо, — неуверенно сказала Варя. — И в столовую сходить.

— Ага, — сказал я.

Ожидание затягивалось.

— Надо ещё через Любоч… Любовь Григорьевну… Пусть на своих уроках скажет, — предложила Варя.

— Не, — возразил я. — Так найдём, сами. Может, из младших классов кто объявится.

— Первоклашки? — фыркнула Варя.

— Седьмые,