Книга Человек, земля, хлеб - Евгений Фёдорович Куракин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И осененный вдруг догадкой, Владимир вскочил на ноги. Сейчас вспомнил. Как-то, месяца два назад, он получал в деповском складе паровозные втулки. А рядом со втулками, в углу, видел кучу баббита, который так им нужен. Да и не только им — всему совхозу. Тогда он еще с профессиональной осведомленностью подумал: «В село бы этот баббит. Спасибо скажут механизаторы».
С минуту подумав, Владимир решительно направился к своему вагончику. Давно трактористы не видели своего бригадира таким оживленным.
В этот же вечер Касьянов написал три письма — Звереву, Черкашину и Тоне, а утром отправил их с водовозом на главную усадьбу.
Потянулись длинные дни ожидания. Иногда Владимира брало сомнение: как посмотрит Зверев? Всегда он был прижимистым хозяином своего депо. А сейчас помощник машиниста Касьянов чужой для него… вполне отказать может.
IV
Хорошо в степи на закате знойного дня. Хочется лечь на спину, подложить ладони под голову и, ни о чем не думая, смотреть в ясное, чуть заволоченное сизой дымкой небо. А над головой заливается запоздалый жаворонок. Вот он по вертикали взмыл вверх, чтобы последний раз взглянуть на солнце, которое уже скрылось за косогор, и стрелой помчался вниз искать свой ночлег. И сразу тихо.
Слышно стало, как шуршат спеющие колосья пшеницы, да неугомонные кузнечики допевают свои, начатые еще с раннего утра, песни. Низко, задевая за колосья, заспешила куда-то куропатка.
А день все еще не хотел уступать. Он еще порхал теплым ветерком по верхушкам трав, дышал раскаленной землей, светил в высоте одиноким облаком.
Касьянов бездумно смотрел на это повисшее над ним облако. Видел, как оно, постепенно теряя свою объемную форму, принимало серовато-дымчатую окраску, таяло, растворялось в сумерках.
От долгого дня остался бледный полукруг над косогором, за которым скрылось солнце, но и он вскоре поглотился прохладным светом взошедшей над степью луны. Наступила последняя ночь июля.
Пробудил Касьянова к мысли подкравшийся ветерок. Он пошуршал колосьями, пошевелил Касьянову волосы и, свежей струей обмыв лицо, забрался под ворот рубашки.
Владимир стоял на краю пшеничного поля. Справа чернела вспаханная пашня, а между двумя полями, узкой извилистой змейкой, облитый лунным светом, серебрился ковыль. Еще прошлым летом ковыль был полноправным властелином всей этой бескрайней степи, а сейчас его жалкие остатки робко прижимались к пашне.
Касьянов снял чувяки и пошел по этой серебристой дорожке. Ковыль приятно щекотал не привыкшие к босой ходьбе ноги. Он запустил левую руку в самую гущу пшеницы и, словно впервые, почувствовал ее прикосновение. Колосья, как живые, увертывались из-под ладони, кололись твердеющими остюками, ударялись о пальцы, ядреными зернами.
«Какой урожай нынче снимаем! — невольно восхищался Касьянов, — и все это труд наших рук». Он не хотел сейчас думать о недостатке баббита. У него появилась уверенность, что тракторы в уборочную стоять не будут, что он добьется чтобы был баббит.
Большие радостные чувства охватили Касьянова. Он вспоминал свой пройденный путь, путь комсомольца. Вспоминая, с гордостью замечал, что нигде еще не сворачивал с прямой дороги и нигде не плелся в хвосте.
Он сам направлял свои мысли в нужное русло, выдергивая из памяти мельчайшие подробности прошлого: работа на тракторе в колхозе, учеба в техникуме, переезд в город и работа на паровозе, вспомнились товарищи из депо и Тоня.
Воспоминание о Тоне отозвалось ноющей болью в сердце и спугнуло мысли. В степи стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь перекличкой перепелов.
Со стороны стана слышалась далекая мелодия, она звучала задумчиво и нежно. От чуть заметного ветерка шевелились колосья, и казалось, что они шептались между собой о чем-то затаенном.
Владимир ускорил шаги. Не доходя до стана, он увидел чью-то долговязую фигуру. Приглядевшись, узнал Болотова. Тихон, беспечно поглядывая по сторонам, шел на угол пшеничного поля. «Где-то тут, поблизости, должна быть Аня Строкова», — предположил Касьянов. Пройдя несколько шагов, Владимир увидел и ее. Она сидела на траве, поджав под себя ноги, под наклонившимися колосьями пшеницы. Чтобы не спугнуть ее, Касьянов старался ступать неслышно.
Болотов, заметив Аню, продолжал некоторое время идти в прежнем направлении, потом, как будто увидев ее случайно, повернул к ней.
— И вы здесь? — бесстрастно произнес он.
— Да вот, читала и замечталась, — сказала Строкова, показывая на лежащую рядом книгу.
— А что вы читаете, позвольте узнать? — спросил Тихон, нагибаясь к книге.
Аня положила руку на книгу.
— А тебе не все равно?
Болотов взглянул на небо, мечтательно обвел глазами поле и проговорил:
— Да, видите ли, вам необходимо знать, какого автора в какое время читать. Гоголя, например, ночью читать нельзя: страхи появляются…
Чтобы не попасться им на глаза, Касьянов сделал крюк и зашел на стан с другой стороны. Когда он выглянул из-за вагончика, то увидел, что Тихон уже сидел рядом со Строковой и, показывая своей длинной рукой в степь, что-то говорил.
Аня, не возражая, слушала. «Нашли общий язык», — улыбнулся Касьянов и пошел в землянку.
V
Утром Касьянов проснулся в радостном настроении. Ему снилось что-то приятное, и, открыв глаза, он несколько минут находился в полном забвении, испытывая чувство беспричинного счастья.
Он поднялся по ступенькам наверх и закрыл глаза от обилия солнца. Вся бригада была уже в сборе, разместившись на траве, в еще длинной тени от вагончика.
Анатолий Маликов, стоя на коленях, читал вслух газету. Владимир взглянул на часы: было без десяти восемь. Через десять минут должна начаться радиоперекличка. Он торопливо снял майку, часы с руки и пошел к бочке умываться.
Холодная вода прояснила мысли. Он думал о предстоящей радиоперекличке. В последних перекличках руководители совхоза уже ничего не требовали и не призывали. Они только оправдывались. А требовали бригадиры и все одно и то же: когда, наконец, будет баббит?! Из управления отвечали, что заявки поданы во все инстанции и ждут ответа.
Но сейчас Касьянов почему-то думал, что сегодняшняя перекличка принесет что-то новое. Умывшись, он надел прямо на мокрое тело майку и пошел к вагончику.
Еще раз взглянув на часы, он ускорил шаги, быстро поднялся по ступенькам наверх и включил рацию. Вместе с характерным треском накалявшихся ламп услышал позывные своей бригады.
«Опоздал, уже вторую вызывают», — подумал он, торопливо хватая микрофонную трубку. Перевел дыхание и проговорил:
— Бригадир второй бригады Касьянов слушает!
— Здорово, Касьянов! — услышал он удивительно бодрый голос главного инженера Зайцева. — Сегодня мы в нарушение всех правил прямо с тебя начинаем. Ты у нас сегодня самая главная личность. На тебя весь совхоз смотрит.
У Касьянова от какого-то непонятного волнения часто забилось сердце. Таким голосом говорят
