Книга Герой Рима - Дуглас Джексон

поступлениями. — Как будто Император прочитал его мысли. Он уже должен был научиться никогда не недооценивать ум, скрывающийся за маской ребенка. — Прибыль наших предприятий незначительна или отсутствует. Первоначальные затраты огромные, но неокупаемые. Я вижу мало прибыли в Британии. Может, пришло время отступать?

Сенека кивнул в знак признательности и позволил себе снисходительную улыбку, хотя кровь застыла в его жилах. Нерон был не единственным актером в комнате. — Но разве история не учит нас, что терпение – величайшая добродетель инвестора? Что поспешность может дорого обойтись деловому партнеру?

Молодой человек нахмурился и наклонился вперед на позолоченном троне, одной рукой – правой – поднятой, чтобы погладить гладкую, почти младенческую кожу подбородка. Поза мыслителя. Правитель, размышляющий о самых важных делах. В конце концов, он заговорил. — Возможно, но от терпения животы не наполняются. Разве ты не учил меня также, что сытые животы и полная арена – вот что удерживает толпу на улицах?

— Конечно, Цезарь. — На самом деле именно Клавдий поделился этой довольно грубой мудростью. Сенека позволил тончайшей нотке раздражения просочиться в свой тон. — Я всего лишь выступаю против поспешных решений. Большая стратегия не должна решаться подобно двум нищим, торгующимся на улицах. У вас есть другие советники. Возможно, префект преторианцев более компетентен в военных вопросах.

Глаза сузились. — Ваш самый близкий друг, Афраний Бурр?

— Тогда ваш губернатор провинции. Гай Светоний Паулин. Несомненно, ни одно решение не должно приниматься без предварительного обсуждения с наиболее способным к просветлению человеком. Позови Паулина домой и расспроси его, как ты допрашивал меня. Возможно, его ответы будут более приемлемыми, чем мое собственное скромное мнение.

Нерон рассмеялся; это был детский смех, пронзительный и легкий. — Я обидел тебя, дражайший Сенека? Огорчает ли учителя непонимание ученика? Тогда прими мои извинения. Иногда заботы об Империи вытесняют твои учения из моей головы. Давай на минуту отложим тему Британии. Ну же, объясни мне еще раз, почему император больше всего нуждается в сострадании и милосердии. Разве недостаточно было бы мудрости во всем?

Сенека покачал головой. — Во-первых, Цезарь не может оскорбить, а только вызвать беспокойство – и Британия по праву должна быть предметом нашего беспокойства. Но, к милосердию. Ваш отчим, Божественный Клавдий, проявил милосердие, когда освободил британского военачальника Каратака от удушения веревкой. Тем не менее, он также показал мудрость и государственную мудрость. Ибо, оставив в живых могучего воина — того, кто преклонил колени перед ним после поражения, — он обрел живой памятник своему величию и тем укрепил свою собственную безопасность и безопасность Рима. Поскольку вместе с безопасностью приходит и стабильность, разве не выиграли от этого все, от низшего раба до высшего сенатора?

— Но…

Через час Сенека вышел из комнаты и направился мимо одинаковых фигур пары неизвестных преторианцев в коридор. Как только он убедился, что он один, он оперся одной рукой о окрашенную стену для поддержки и проглотил желчь, которая заполнила его горло. Пот спутал его волосы, а вонь страха от собственного тела заполнила ноздри. Нерон знал. Конечно, он знал. Пришло время действовать. Он должен немедленно отозвать свои британские инвестиции. Если легионы уйдут, все будет потеряно. Все это. Что он мог сделать, чтобы обеспечить безопасность своего состояния? Возникла идея, и он увидел лицо, худое, горбоносое, жалкое лицо. Мог ли он доверять ему? Мог ли он позволить себе этого не делать? Да. Это должно было бы сделать.

Эгоистичная паника отступила, и он задумался о более широких, ужасных последствиях, если Нерон продолжит свою угрозу. Миллиарды сестерциев потрачены впустую на шестнадцать лет безрассудства. Десяток потенциальных союзников в одно мгновение превратились в определенных врагов. Он перечислил в уме племенные королевства провинции и попытался подсчитать цену ухода. Легионы лишат их всех остатков богатства, каждого бушеля зерна и каждой коровы, захватив десятки тысяч рабов и заложников, чтобы обеспечить их подчинение в будущем. Согласие! Остров будет голодать, и наследием этого голода будет вражда на тысячу лет. А они были так близко. Золотые рудники силуров и бригантские свинцовые запасы изменили бы все. Нет, этого не должно случится. Он не мог этого допустить. Но сначала ему нужно было вернуть свое состояние.

Он закрыл глаза и попытался собраться. Мраморные бюсты Клавдия, Калигулы, Тиберия, Августа и Божественного Юлия, великого пантеона Рима, смотрели на него из своих ниш, когда он быстро проходил мимо них. Все императоры, по крайней мере трое тиранов, и каждый, как он думал, оставил Рим хуже, чем он его получил. Мог ли Нерон быть другим? Был ли он, Луций Анней Сенека, в состоянии сделать его другим? Здесь, в самом сердце дворцового комплекса, было прохладно, и он чувствовал, как по линии роста волос выступил пот. Его мысли вернулись к предыдущему разговору. Да, он знал.

Глава XIII

Гвлим мог видеть только несколько лиц в отблесках огня, но он знал, что за ними сотни других сидели на сырой лиственной почве, слушая его слова. Это были старейшины северных племен катувеллаунов, по крайней мере, те, кому, как он думал, можно доверять, и он собрал их на этой лесной поляне, чтобы они поняли, что они не одни. Это было самое опасное время, время, когда ему приходилось убеждать сомневающихся и робких. Теперь они могли видеть, что их было много, что они были сильны, что они были частью великого движения.

Но посещение собрания на лесной поляне ночью не означало, что человек возьмет свое копье и пойдет против своих угнетателей. У них, конечно, было мужество, и они ненавидели, но иногда требовалось нечто большее, и ему нужно было знать, что, когда он пойдет дальше, они вернутся в свои дома и откроют секретные печи и мастерские, которые помогут им перевооружить свои племена.

— Когда-то это была священная роща, — сказал он мягким, но достаточно сильным голосом, чтобы его мог отчетливо услышать каждый из присутствующих. — Римляне срубили дубы, которые росли здесь сто лет, и вырезали стражей, так что их кровь пропитала землю, на которой мы сидим. Но эта кровь не пропала даром, — он указал на кольцо маленьких саженцев, которым едва исполнился год, — ибо роща была заново засажена, и однажды здесь будут возобновлены обряды. Однажды боги вернутся в свой законный дом.

Он сделал паузу, чтобы дать им возможность обдумать его слова. Он знал, что некоторые обряды, о которых он говорил, не пользовались всеобщей любовью.