Книга В путь-дорогу! Том I - Петр Дмитриевич Боборыкин

задвижкѣ.

— Яковъ, — спросила бабинька — баринъ почиваетъ?

— Не могу знать, — процѣдилъ Яковъ, не поднимая головы.

— Какъ не можешь знать?.. Баринъ самъ заперся?

— Сами-съ, я не запиралъ.

— Да, вѣдь, ему нужно лекарство принимать?

— Не могу знать-съ… Они не кликали.

— Оселъ, не кликали!.. Ты-бы долженъ быть догадаться… А съ нимъ дурно сдѣлается, что-жь тогда будетъ, — а? лѣнивая образина! Вотъ, Григорій Иванычъ, какой у насъ народъ, мерзавцы, разбойникиІ!..

Докторъ обернулся къ Пелагеѣ Сергѣевнѣ.

— Его разбудить нужно, коли спитъ, — проговорилъ онъ: — много спать ему вредно.

Онъ постучалъ въ дверь.

Отвѣта не было.

— Николай Дмитричъ, — пробасилъ докторъ: — это я. — Вы спите, что-ли, такъ проснитесь, дайте на себя взглянуть.

— Николинька, — провизжала Пелагея Сергѣевна: — Григорій Иванычъ тутъ; тебѣ лекарство нужно принимать… Я тебя еще не видала съ утра.

Отвѣта не было.

— Яковъ, — вопросила Пелагея Сергѣевна, — баринъ просыпался?

— Да-съ, — пропустилъ камердинеръ.

— Давно онъ проснулся?

— Не очень давно-съ.

— Да ты къ нему входилъ?

— Какъ-же-съ; они чай кушали.

— Значитъ, самъ заперся?

— Я вѣдь вамъ докладывалъ, сударыня, что они сами изволили запереться.

Бабиньку такъ всю и передернуло. — Что же это такое, Григорій Иванычъ? Видите вы, куда это идетъ?.. шипѣла она.

— Да пущай его, — отрѣзалъ докторъ: — не отворяетъ, такъ значитъ, не хочетъ отворить, а нужно будетъ, такъ позоветъ,

И онъ отошелъ отъ двери.

— Нѣтъ, да какъ же это его одного оставлять? Чуть живъ и лежитъ въ запертой комнатѣ… Вѣдь этого никогда съ нимъ не бывало; вѣдь у него силъ не хватитъ встать: онъ такъ и пролежитъ цѣлый день!..

— Кабы силъ не хватило, такъ не сталъ бы запираться, — изрекъ докторъ.

— Николинька, — начала опять старуха, прикладываясь лицомъ къ двери: — если можешь встать, отопри. Григорій Иванычъ здѣсь.

Прошло съ минуту. Все молчало.

Наконецъ бабинька услыхала шорохъ.

— Встаетъ, — проговорила она.

— Оставьте меня, ради Бога, — послышалось въ спальнѣ.

Старуха вздрогнула.

— Ты не хочешь насъ видѣть? — пропищала она.

— Оставьте меня, — повторилъ больной — никого не хочу видѣть.

Бабинька очень явственно разслыхала эти послѣднія слова, но она не унялась.

— Григорій Иванычъ здѣсь, — начала она опять.

Больной вздохнулъ и еще разъ громко сказалъ:

— Никого, никого.

Лицо Пелагеи Сергѣевны горѣло. Она судорожно потирала мѣдную ручку двери. Нужно было идти назадъ. Дѣло было проиграно. Она взглянула на Григорія Иваныча. Григорій Иванычъ направился уже къ двери.

— Григорій Иванычъ, — проговорила бабинька: — вѣдь его нельзя такъ оставить.

— Да что жь, сударыня, дверь что-ли топоромъ взломать? Соскучится, — отопретъ. А мнѣ пора, — заключилъ онъ очень рѣшительно.

— Вы хоть вечеркомъ-то, пожалуйста, заверните.

— Коли худо больно будетъ, такъ пришлите, — проговорилъ докторъ и направился изъ бильярдной.

Бабинька пошла его провожать, подергивая свою кацавейку.

— Сговорились, — ворчала она, — сговорились… и этотъ сѣрый тоже съ ними заодно!

Докторъ уѣхалъ. Пелагея Сергѣевна долго еще ходила по залѣ и то-и-дѣло заглядывала въ бильярдную.

— Матушка барынька, — прошептала, подбѣжавъ къ ней, наперсница — Ѳеофана спрашивали.

— Ну, что онъ?

— Говоритъ, что прямо въ немназію возилъ-съ.

— Вретъ шельмецъ, вретъ мерзавецъ, — закричала Пелагея Сергѣевна. — Стачка, всѣ за него стоятъ горой.

— Прямо, говоритъ, въ немназію; никуда не заѣзжали.

— Что ты тутъ твердишь, мерзкая. Ничего ты не умѣешь сдѣлать!.

И бабинька толкнула наперсницу въ плечо. Та съежилась и скрылась.

А дверь въ спальню была все заперта.

Пелагея Сергѣевна, полная тревоги и злости, пошла обратно въ диванную.

XXVIII.

Борисъ выѣхалъ изъ дома въ началѣ девятаго. Онъ хотѣлъ до гимназіи исполнить вчерашнее порученіе отца.

Ѳедоръ Петровичъ Лапинъ жилъ далеко, чуть не въ полѣ, и ѣхать къ нему нужно было добрые полчаса. Борисъ мало зналъ этого Ѳедора Петровича. Онъ зналъ только, что отецъ когда-то служилъ съ нимъ вмѣстѣ, что Ѳедоръ Петровичъ — старый холостякъ, ѣздитъ лѣтомъ въ таратайкѣ, на большой рыжей лошади, носитъ странный картузъ гороховаго цвѣта и считается чудакомъ.

Саврасая вятка подвезла Бориса къ небольшому домику, выкрашенному розовой краской. Домикъ стоялъ на самомъ выѣздѣ. За нимъ тянулся заборъ, а дальше видно было поле.

Крыльцо выходило на улицу. Борисъ позвонилъ.

Явился мальчикъ, очень веселой наружности, въ сѣрой курткѣ.

— Дома Ѳедоръ Петровичъ? — спросилъ Борисъ.

— Никакъ нѣтъ-съ. Гулять пошли-съ.

— Гулять? — переспросилъ Борисъ.

— Такъ точно-съ. Они по утрамъ каждый день гуляютъ.

— А назадъ скоро вернется?

— Ближе какъ черезъ часъ не будутъ-съ, — отвѣтилъ мальчикъ и встряхнулъ волосами.

— А въ которомъ часу баринъ обѣдаетъ?

— Въ двѣнадцать ровно-съ, — отвѣтилъ мальчикъ.

— Послѣ обѣда почиваетъ?

— Отдыхаютъ полчаса ровно-съ.

— Такъ ты вотъ что для меня сдѣлай: когда Ѳедоръ Петровичъ вернется съ гулянья, ты не забудь сказать ему, что пріѣзжалъ Телепневъ, сынъ Николая Дмитрича, — баринъ ужъ знаетъ.

— Понимаю-съ! — вставилъ мальчикъ.

— Папенька проситъ Ѳедора Петровича… нѣтъ… скажи лучше, что я заѣду во второмъ часу; что у меня дѣло есть важное, отъ папеньки. Понимаешь?

— Понимаю-съ! — отвѣтилъ мальчикъ очень внушительно; и на его веселомъ лицѣ видно было, что онъ, въ-самомъ-дѣлѣ, понялъ, что ему говорили.

— Вѣдь, баринъ послѣ обѣда дома бываетъ? — спросилъ Борисъ.

— Да-съ, завсегда дома; только вечеромъ въ клубъ ѣздятъ, да и то рѣдко.

— Такъ не забудь же, — повторилъ еще разъ Борисъ, садясь на дрожки.

— Какъ можно-съ! — отвѣчалъ мальчикъ, оправляя его шинель.

«Надо будетъ изъ класса уйти, — передумывалъ Борисъ дорогой, — а то опоздаешь къ обѣду, и Пелагеѣ Сергѣевнѣ подозрѣнія дашь… — Ѳедора Петровича нужно позвать послѣ обѣда, когда она спитъ. А впрочемъ, что ее бояться!.. Это малодушіе, трусость какая-то!..»

Но мысль объ отцѣ, о его слабости въ мигъ убѣдила Бориса, что нельзя теперь вести съ бабинькой открытую борьбу.

Онъ вспомнилъ также, что бабинька станетъ непремѣнно дознаваться, гдѣ онъ былъ.

Ему совѣстно стало предостеречь кучера; а надо было.

— Ѳеофанъ, — проговорилъ онъ: — если будутъ дома узнавать, куда ты меня возилъ, — скажи, что прямо въ гимназію.

Бѣлый кучеръ обернулся и съ очень серьезной миной отвѣтилъ:

— Слушаю-съ.

Борисъ былъ увѣренъ, что Ѳеофанъ ничего не разболтаетъ. Этотъ парень былъ одинъ изъ лучшихъ людей дворни и очень любилъ молодаго барина.

XXIX.

Въ гимназіи все шло по-старому, только инспекторъ свирѣпо заглядывалъ въ седьмой классъ.

Было много толковъ о вчерашнемъ днѣ. Горшковъ болталъ со всѣми учителями, передразнивалъ директора, описывалъ сцену въ физическомъ кабинетѣ и производилъ этимъ взрывы шумнаго смѣха.

Въ этотъ день были все языки; французъ и нѣмецъ, но обыкновенію, переливали изъ пустаго въ порожнее; французъ переводилъ все: «Les mines de Palmyre», a нѣмецъ — «Украинскую ночь» изъ книги Топорова.

Послѣ перемѣны, классъ раздѣлился; одна половина учениковъ осталась на урокъ законовѣдѣнія, а университетскіе пошли въ сборную, на латинскій языкъ.

У Бориса заданное сочиненіе не было написано: не