Книга Звенящая медь - А. Соло

зеркальнопёрых. Они же, чем выше поднимались в статусе, тем жёстче обращались с подчинёнными, и тем меньше было над ними тех, кто способен их остановить.

Джеф думал, что едва ли на острове найдётся хоть что-нибудь, способное его удивить, но оказалось, что некоторые тёмные стороны ачьей жизни до сих пор не попадались ему на глаза. Астерион уже начал клониться к закату, когда какой-то потрёпанный белопёрый ач вдруг спрыгнул с одной из нижних террас и, жалко хлопая крыльями без единого зеркального пера, полетел в открытое море. Сперва Джефу показалось, что никто не обратил внимания на его выходку. Миг спустя надсмотрщик послал вверх пару световых бликов. Ешё через миг пара ачей в зеркальном оперении кинулась вдогонку за нарушителем. Тот не думал убегать, не пытался защищаться. Несколько точных, сильных ударов — и окровавленное тело упало в воду, а зеркальнокрылые, убедившись, что всё кончено, вернулись на свои места. Волны прибили тело к берегу, и пара белопёрых утащила его куда-то за склон горы.

Заметив, с каким напряжённым вниманием Джеф наблюдал за этой сценой, Балабол вопросительно склонил голову набок и произнёс: «Тьфу ты, гадость!» Джеф понял, что не знает, как ему ответить. Неприятно? Да, но не только. Вызывает отвращение? Да, но не к погибшему ачу. И как объяснить Балаболу про жалость? Страх собственной смерти? Способны ли ачи чувствовать что-то подобное? Возможно, в их обществе всегда убивают старых и больных. Тогда убитый ач сделал верный выбор, предпочёл быструю и лёгкую смерть от клювов умелых убийц медленной смерти от голода и бесконечных колотушек надсмотрщика. Было ли для него это сложным решением или такие поступки — обыденность? Хоть Джеф и прожил среди ачей много дней, разум их так и остался для него зашифрованной страницей. И словесная речь не являлась к ней универсальным ключом.

Теперь Джеф готов был признать, что на острове Чиля он напрасно пытался втянуть ачей в общение при помощи слов. Сами не говорящие, ачи восприняли его болтовню примерно так же, как люди — пение птиц. Первые произнесённые Джефом слова они отметили для себя и сделали вывод: «Это существо поёт вот так». Но количество обозначений ширилось, и вскоре ачам надоело запоминать новые фразы. Первые две-три они сочли вполне достаточными. Их-то Джеф и слышал чаще всего, когда ачи пытались привлечь его внимание. Только Чиль с Балаболом повели себя иначе. Чиль сыпал цитатами из храмовых богослужений, намекая на то, что Джеф должен подчиняться ему: во время полётов над храмами он наверняка видел, как множество подобных Джефу существ кланялись, опуская глаза — принимали позу подчинения — во время молитв. Молодой и любопытный Балабол действовал чуть иначе. Он пытался получить от человека предсказуемый ответ на звуки, и даже весьма в этом преуспел. На его реплики Джеф почти всегда откликался «правильно»: продолжал цепочки заученных фраз, сопровождал их соответствующими движениями и жестами. Следовало признать: Балабол дрессировал его, словно ящерицу или кошку, не ожидая особых проявлений разума. К Мэри, в отличие от Джефа, на острове ачей сразу отнеслись, как к разумному существу, ведь она стремилась общаться на языке хозяев, а не морочила им головы непонятным щебетом.

Но для того, чтобы по-настоящему понять ачей, мало было просто наблюдать за ними. Для человеческого глаза их разговоры между собой выглядели, как стремительная игра света, отражений и радужных бликов на перьях собеседников и земле вокруг. Сигналы, которые Джеф научился замечать, в основном были связаны с опасностью или её отсутствием. Значение этих светознаков уже не раз проверялось им на личном опыте, порой болезненном, зато однозначном. Но что делать с обозначениями эмоций?

Не меньшей проблемой было угадывание смысла простых бытовых знаков. Вот Балабол, к примеру, зачерпнув клювом воды из протока, с удовольствием глотает её и показывает комбинацию из отражений и бликов. Что она означает? Вода? Пить? Ручей? Прохладно? Чтобы понять, придётся раз за разом тщательно перепроверять догадки, сопоставляя каждый светознак с действиями ачей и событиями вокруг…

Вечером Джеф спустился к пещере Мэри, безошибочно отыскав её по запаху. Насчёт креветок Мэри не обманула. Правда, они были не настоящие, с Земли, а местные, зато огромные по размеру и очень вкусные. Вот только никакой романтики не получилось, есть пришлось в компании с Марио.

Тот прилетел с наступлением темноты и, действительно, привёз с собой массу полезных вещей: сигареты, мыло, зубную щётку, зеркала, как у Мэри, пару смен белья, чистый комбез…

— А серебрянки нет? — спросил Джеф, пуская зеркалом зайчики от пламени костра.

Марио широко улыбнулся в ответ:

— Её и на острове полно. Думаешь, зачем ачи толкут ракушку? Делай так же: толки, смешивай с жиром — и натирай одежду. Только смотри, не переусердствуй, а то побьют.

— Ребята! — позвала из глубины пещеры Мэри. — Идите сюда, еда стынет!

Они уселись на ковриках из соломы возле низенького стола. Мэри принесла горшок с рисом, наполнила плошки.

— М… Божественно, — сказал Марио, принюхиваясь. — Не боишься, что на запах сбегутся все жители острова?

— Не сбегутся, — вздохнула Мэри. — У огнекрылых не принято есть в компании. А жаль, потому что поговорить с ними было бы интересно.

Марио хитро прищурился.

— Неужели интереснее, чем с людьми?

Мэри окинула его строгим взглядом.

— На самом деле, только с огнекрылыми и стоит разговаривать. Они не умеют врать.

— Это говорит лишь о том, что у большинства ачей начисто отсутствует воображение.

— У большинства людей тоже, — хмуро буркнул Джеф. — Но врать им это совершенно не мешает.

— А ты прав, парень, — со смехом согласился Марио. Потом, придвинув к себе плошку, он добавил почти серьёзно:

— Мэри, лапушка, за ужином я ач: говорю только то, что есть, и не способен ни к каким проблескам воображения. Твоя стряпня бесподобна.

Кроме вещей Марио принёс последние сплетни из Гондолина. Лопая рис, он долго, с удовольствием, в красках и лицах рассказывал о приезде патриарха и выборах приемника настоятеля. Наконец, Мэри не выдержала:

— Так кого выбрали-то?

— Всё предсказуемо: конечно, Катарину, — ответил Марио. — Причём почти единогласно. Неожиданностью это стало