Книга 17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера - Альберт Беренцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что я решил так: остаюсь пока что в «Шарите». ПВО здесь, в центре Берлина, мощнейшее. А у больницы дополнительно стоят зенитки. И клиника уже окружена моими верными ᛋᛋ, Вольф наконец-то удосужился пригнать курсантов, резервистов, охрану гос.учреждений и чуть ли не весь наличный Берлинский гарнизон в целом. И мятежные военные, все еще державшие улицы возле клиники, всех моих людей и технику пропустили. Вольф поговорил с их командирами, разъяснил ситуацию, так что желание бунтовать у Вермахта уже резко поостыло.
У меня сейчас возле «Шарите» тысяч двадцать человек, включая шутц-полицаев, да еще мне достались зенитки и танки из полков охраны Гитлера, ими теперь командовал Айзек, изображавший фюрера. Так что тут я безопасности. А если вдруг станет совсем жарко, например, Геринг налетит всем люфтваффе: так в клинике есть бомбоубежище, кроме того, я всегда могу сбежать и раствориться на улицах Берлина. Поэтому мне было тревожно, но в верности моих действий я почти не сомневался.
Нельзя выпускать Рейх из рук, только не сейчас, не в этот критический момент. Вот заключу мир, покончу с фашизмом, помогу русским, а там уже можно будет и отдохнуть.
От таких размышлений меня и оторвал явившийся Вольф:
— Ваши указания выполнены, рейхсфюрер. Ваш автомобиль специальной связи подан.
— Славно. Ну а охрана Гитлера?
Охрана Гитлера — это те двадцать автоматчиков из Лейб-Штандарте, которые все еще торчали в коридоре больницы, возле палаты, где еще недавно оперировали фюрера. Я дал указание разобраться с молодчиками, теперь у меня, благо, хватало на это сил. И несколько минут назад я и правда слышал в коридорах больницы пальбу, но не слишком интенсивную, всего парочку коротких автоматных очередей.
— Арестовали всех, именем фюрера, — доложил Вольф, — Пятерых пришлось пристрелить. Они считают вас предателем, рейхсфюрер, они же в курсе, что настоящий Гитлер тяжело ранен, а вы используете двойника.
— Они были в курсе, — уточнил я, — А теперь уже не будут. Потому что все умрут. Расстреляйте всех арестованных. А трупы — в крематорий. Есть тут крематорий?
— Крематорий есть, — Вольф растерялся, — Но ведь, рейхсюфюрер, я лично гарантировал всем сдавшимся охранникам жизнь…
— Это вы зря. Возьмите назад ваши слова. Извинитесь перед ними. А потом расстреляйте. Уверен, они поймут. Объясните им, что о том, что Гитлера замещает двойник, должны знать только я и сотрудники моего личного Штаба. Ну и сам Айзек. А больше — никто. И сами это запомните, Вольф.
— Так точно.
Вольф щелкнул каблуками.
— С остальной охраной Гитлера проблем не возникнет?
— Пока вроде все в порядке, рейхсфюрер. Ближайшие стражи фюрера или уехали с Раттенхубером, или стояли в коридоре у фюрер-палаты. Вот они бы обязательно заметили подлог. А механизированные полки Лейб-Штандарте настоящего Гитлера обычно видят только издали. Они не разоблачат Айзека. Ну я так думаю, мой господин.
— Хорошо, Вольф. Хорошая работа. Наградите всех, кто участвовал в задержании и ликвидации охраны Гитлера. Железными крестами и званиями. И не скупитесь.
— Немедленно оформлю приказы на награждения.
— Есть новости из рейхсканцелярии?
— Сообщают, что Ольбрихт выехал на переговоры с вами. Уже должен быть тут.
— Замечательно.
А вообще все как-то слишком уж замечательно. Так что главное сейчас — не расслабляться. Успокоишься, дашь слабину, совершишь ошибку, и всё.
Опасность сейчас исходит отовсюду, даже от Вольфа. Сейчас-то он мне и правда верен, как был верен Гиммлеру, но видно, что мужик в шоке от всего, что я творю, как и все остальное Гиммлеровское окружение. А человек в шоке может сделать глупость. Это уже не говоря о том, что поведение Вольфа и остальных в случае, если я попытаюсь заключить мир со Сталиным, совершенно непредсказуемо.
Я прошелся по коридорам больницы, набитыми моими отборными эсэсовцами из Имперской службы безопасности, СД и гестапо, которых надергали сюда из этих ведомств по случаю обороны «Шарите» от мятежников. Я теперь командовал от лица Гитлера, прикрытый авторитетом фюрера, так что действовал и отдавал приказы гораздо решительнее.
Выйдя на площадь перед больницей, я обнаружил мой автомобиль спецсвязи — бронированный небольшой грузовичок, без опознавательных знаков, зато с антенной на крыше. Грузовичок сопровождала машина охраны.
У машины меня уже ждал древний дед болезненного вида, с тремя дубовыми листьями и одним ромбом в петлицах мундира. Когда я подошел, дед вскинул руку в нацистском салюте.
— Группенфюрер Закс? — поинтересовался я, и тут же объяснился, — Простите, партайгеноссе, но у меня контузия — сильно прилетело по голове, пока разгонял проклятых мятежников. Так что не обессудьте, что не узнаю вас.
— Да, я группенфюрер Закс, — отрапортовал дед.
Голос у него хриплый и тихий, и вообще — на вид Заксу уже лет сто, не меньше. А вот нервы у него стальные. Он моему поведению не удивился, судя по всему, ему вообще плевать. Этот дед явно верен старой прусской военной школе: ему приказывают, он подчиняется, а остальное ему просто неинтересно.
Ну и хорошо. Вот такие люди мне в моем положении и нужны.
Я влез внутрь автомобиля спецсвязи. Закрытый кузов оказался полностью набит оборудованием, тут громко жужжало, а воняло почему-то свежей металлической стружкой. А еще имелись аж трое радистов-офицеров, когда я вошел — все вскинули руки в приветствии.
Я глубоко вздохнул. Я естественно ни с кем не советовался по поводу того, что намереваюсь провернуть, даже с адъютантами и Вольфом. И мне было очень сильно не по себе. Но я просто обязан был сделать то, что задумал. Долг и честь требовали этого, сама моя совесть требовала.
— Ну ладно, — сообщил я Заксу, который вместе со мной влез в кузов спец.машины, — Дело совершенно секретное, Закс. Абсолютно секретное. Это ясно?
— Ясно, — равнодушно ответил Закс.
Похоже, ему и правда на все плевать. Этот человек — просто ходячая телефонная трубка Гиммлера, так что болтать он точно не станет. Вот этот точно не стукач, и о моих действиях никому из врагов не доложит.
Да и на радистов наверняка можно положиться. Гиммлер все же не полный кретин, вряд ли он позволил бы своим врагам завербовать собственных радистов.
Но мне все еще было не по себе, прям очень не по себе, хуже, чем когда я убивал на кураже Бормана и Шпеера…
— Фюрер приказал мне немедленно
