Книга Убрать ИИ проповедника - Лиза Гамаус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Иди сюда, не выпендривайся, красавчик! — подбодрила его Стеша молодым и звонким голосом.
— Что это за тайное собрание в джунглях? — начал приходить в себя Эдвард, удивляясь звучанию и собственного голоса тоже. Он, можно сказать, впервые его услышал — немного низковатый, мужланский такой, дерзкий даже. Эдвард сглотнул.
— Тебе сказали, что ты теперь Богдан? — ухмыльнулся Муслим. — Нам не стали менять имена, а тебе решили поменять. Что-то не стыкуется.
— Я? Богдан? Какой ещё Богдан? Что не стыкуется? Это правда? — обратился он к Марго, почти её не видя от волнения.
— Да. Нас попросили тебе это сообщить. Мне нравится, — этим «мне нравится» она как бы поставила точку и закончила все вопросы.
— Что тебе нравится? Что я Богдан? Или то, что вас попросили мне это сообщить? — и тут он почувствовал, что точно с этой минуты он и, правда, уже не Эдвард. Никакой он больше не полудохлый артист, никакой он больше не детдомовский не пойми кто, с комплексами неполноценности и прячущимися глазами, он стал теперь молодым, сильным парнем, который возьмёт свою судьбу за шиворот, встряхнёт изо всех сил, а потом аккуратно поставит на обе ноги. Если ей нравится, это ещё ничего не решает. Вот так.
— Ты в зеркало-то успел заглянуть? — улыбнулась Стеша.
— Так что тебе нравится, Марго? — он смотрел ей прямо в глаза. Пелена отступала.
Марго крепко ухватилась за этот взгляд. Она не знала, что ему ответить, она не ожидала увидеть его таким, она растерялась. Что-то родилось внутри, забилось — нежное, трепетное, новое.
— Богдан — сказала тихо Марго, почти прошептала, — я начинаю привыкать.
— А мне что делать? — улыбнулся ей в ответ Богдан. Какая кошка!
— Ребят, через десять минут занятия. Пошли новые шлемы хоть посмотрим, — Муслим быстро встал с кресла.
— У нас новые шлемы? — удивился Богдан, преодолевая в себе бешеное волнение. Какие сейчас вообще могут быть занятия, шлемы, голограммы? Разве нельзя их оставить одних, его и Марго, где-нибудь в уголке, вон под той пальмой или просто в пустой комнате? Сейчас, когда он больше всего на свете, как никогда, хочет поговорить с женщиной, ради которой он даже не мог сказать, что он, собственно, сделал ради неё, как это описать или назвать переродился? Изменился не просто до неузнаваемости, а до состояния потери себя самого, своего имени, своих рук, ног, головы, может быть, даже и сердца. Нет, сердце осталось его. А вот какую кровь оно качает, было страшно даже подумать. Но раз у него осталась память, значит, не всё так плохо, значит, какие-то его родные клетки остались, значит, он всё-таки продолжает ту же жизнь, значит, это он и есть, и это Марго перед ним. Но ведь и она другая. Господи, как же трудно успокоиться! — А что за шлемы? — спросил он опять Муслима.
— Ну, как тебе сказать. Производителя же не пишут, — пошутил Муслим. — лёгкие и прозрачные.
— Сразу подстраиваются под форму головы, — добавила Стеша.
— Если я правильно понимаю, у нас теперь всё новое. Ну-ка остановись на мгновение, — обратился он к Муслиму, — и ты тоже, Стеш. Дайте я на вас новых хоть посмотрю, — Богдан обошёл со всех сторон остановившихся Муслима и Стешу, — отличная работа!
— Я вообще тащусь, у нас тут с тобой две такие красатули ногастые, — ответил ему Муслим.
— Что за речь такая? — фыркнула Стеша.
— Клеточная память вырывается из метахондрий, — помогла Марго.
— Точно! Я тоже сразу вспомнил несколько интересных редких слов, — подхватил Богдан, подмигивая Муслиму.
— Осталось три минуты, кстати, надо бы в аудиторию — улыбнулась кокетливо Стеша, — Дисциплину никто не отменял, — она быстро пошла к выходу.
18. Мазь Вишневского
Третье транспортное кольцо с трудом, но справлялось, спидометр показывал сорок километров. Зато можно было кое-что обдумать в одиночестве и заодно бросить взгляд на не так часто мелькающие рекламные плакаты.
В пять двадцать Богдан зашёл в гараж. Ему выдали ключи от красного кроссовера. Он нашёл их у себя в комнате на прикроватной тумбочке, рядом с которой стояла напольная вешалка. На вешалке висел новый костюм с рубашкой, а внизу стояли туфли. Богдан всегда удивлялся, как точно по размеру ему подбирали одежду и обувь. Водителя в этот раз не полагалось — решили, что так лучше.
Машина призывно сверкала полировкой — заходи, садись, посмотри, какой у меня интерфейс на приборной доске, какие педальки. Уехать бы далеко, где растут пальмы с кипарисами, и рулить по красивой дороге, пока бензин не кончится. Богдан сел за руль, включил двигатель, открыл дистанционно дверь гаража, ещё раз мысленно вспомнил маршрут и нажал на газ. До берёзы доехал в тишине, а потом включил музыку. Он заметил, что никогда не слышал такой музыки прежде, или он стал слышать её по-другому
Сегодня было первое задание по эмпатии. Оно считалось несложным — сесть в ресторане недалеко от столика, где должны были ужинать муж с женой, спокойно настроиться на мужчину и понять всё, что у него вертелось в голове. Постараться понять не только ближний план его мыслей, то есть степень достоверности его ответов и вообще разговора, который он будет вести со своей супругой, но и ассоциативные связи, появляющиеся у него в сознании, когда он произносил те или иные слова. Богдан должен был постараться понять, что его волновало на момент встречи, и какие планы он строил на ближайшее будущее.
Немного неопределённое задание, что уж там. Пойми всё, что у него в голове вертелось вчера, вертится сегодня и завертится завтра. Самое главное, не перепутать вчера и завтра. Мужчина никак не должен был почувствовать присутствие Богдана. Наташа предупредила, что «объект» обладал повышенной интуитивностью и отличался крайней чувствительностью к любому ментальному воздействию, так что Богдан должен был вести себя максимально нейтрально и спокойно. О жене не сказали ни слова, она не представляла интереса.
В ресторан он приехал заранее, осмотрелся, сел за столик у стены, заказал минералки и устриц. Во французском ресторане всегда хотелось устриц, точнее, тогда хотелось, когда был Эдвардом. Жаль, в Париже так и не побывал. А как мечтал постоять на знаменитой лестнице в Гранд-Опера, поболтаться по Мон Мартру, устриц опять же поесть настоящих с чёрным хлебом и с их хвалёным майонезом. Обязательно бы с кем-нибудь там познакомился, с молодой, пусть не парижанкой, пусть просто с симпатичной девчонкой, нарассказывал бы ей историй про то, какой он знаменитый артист в России, потратил бы на неё все деньги, и говорил бы