Книга Пираты московских морей - Сергей Александрович Высоцкий

засмеялся мужчина. — А я про этот закон парности случаев прочитал у писателя Вересаева. Он по образованию был врач.

— Ни разу не слышала о таком, — сказала одна из проводниц. На этот раз Фризе не понял, которая.

— А я про этот закон вспомнил, когда узнал, что в вашем вагоне едет человек с редкой фамилией. Начальство просило проинформировать, нет ли в поезде пассажира еще с одной редкой фамилией.

— С какой? — хором спросили проводницы.

— Фризе.

Владимир вдруг почувствовал, что простыня, под которой он лежит, не такая уж и мягкая, а напротив, шершавая, а в купе душно и слегка попахивает табаком.

«Сейчас они сверят имена и отчества этой парочки с редкими фамилиями и сильно удивятся. Господи, да за что мне наказание такое? — расстроился сыщик. — Зачем я им понадобился? Хороший человек, едет в хорошем поезде в город Киль, наверное, тоже хороший. Там его ждет хорошее наследство. Или не хорошее? Нет! Наследство не может быть плохим. Плохой бывает наследственность. А у меня наследственность прекрасная во всех отношениях. Так чего же эти люди меня ищут? Спрятаться бы где-нибудь в стоге сена, слушать, как стрекочут кузнечики и ни о чем плохом не думать».

Однажды в университете, на экзамене по древнеримской истории, он никак не мог вспомнить, кому принадлежали слова «проживи незаметно»: Платону или эпикурейцам, которых философ за такие взгляды осуждал? Владимир так и не разобрался с этими древними умниками до конца, но сейчас был полностью на стороне автора изречения. Платон его придумал, эпикурейцы или даже понтийский царь Митридат. Что, впрочем, не соответствовало его характеру.

Собеседники за перегородкой вдаваться в детали не стали, сверять имена и отчества граждан Штирлица и Фризе им почему-то не пришло в головы.

Мужчина попрощался с проводницами и ушел, мягко затворив дверь. Похоже, у них у всех была такая привычка: мягко затворять двери.

«Интересно бы узнать, из какой такой “конторы” этот мужик? — подумал Фризе. — Настоящий профессионал поинтересовался бы и именем, и отчеством».

Несмотря на пережитый шок, бессонницей он не мучился.

ЖЕНЩИНА НА ПЛАТФОРМЕ

Было пять утра, когда экспресс остановился на небольшой станции. Черноволосая заспанная проводница открыла дверь вагона, но даже не стала поднимать ступеньку и протирать поручни: ни один пассажир здесь не выходил, все ехали дальше. А, может быть, это была случайная остановка?

Но случилось непредвиденное. К вагону подошла высокая стройная женщина в слишком легком для прохладного утра костюмчике и спросила:

— Господин Штирлиц двигается в вашем вагоне?

Женщина явно была немка — выдавал резкий акцент.

— Да, господин Штирлиц едет в нашем вагоне, но он спит. Я не собираюсь его будить, — с вызовом заявила проводница, хотя немка и не попросила об этом. Но проводница чувствовала: попросит. — Он следует до конечной остановки!

Немка усмехнулась: «Все бабы заявляют на Володьку свои претензии. Не обошлось и на этот раз».

— У вас три минуты, чтобы разбудить его и доставлять на эту платформу вместе с вещами! — строго, с металлическими нотками в голосе, потребовала немка.

Проводница посчитала за благо юркнуть в вагон и принялась стучать в купе Штирлица.

— Что случилось? — отозвался жалобным голосом Владимир. — Так быстро домчались до Киля?

— Не знаю, что за станция, но вас требуют!

— Зачем же ты меня будишь, милая Танечка?

— Это не Танечка, а Тоня! — сварливо отозвалась проводница. — А вы поторопитесь. Там какая-то стерва просит вас на выход с вещами! Ну, вылитая Эльза Кох!

Вот ведь какие метаморфозы происходят с человеческой памятью — многих истинных героев давно забыли, а имя жестокой лагерной фурии передается из поколения в поколение! Привыкшая сострадать каждому, кого притесняют — или только хотят обидеть — молодая женщина и в кино-то, наверное, не видела эту пресловутую Эльзу, а вот, поди ж ты, считала олицетворением зла!

Проводница Антонина всерьез переживала за Штирлица, попавшего в передрягу на чужой территории. А в том, что он попал в передрягу, у нее не было никаких сомнений. У немки, хоть она и была красива, вид был сугубо протокольный. «Как пить дать, отведет нашего голубчика в полицию, — решила девушка. — Чего он попер в Германию с такой фамилией?»

Сонный Фризе, никак не мог понять, чего ради его так бесцеремонно лишили самого большого удовольствия на свете. Когда в великолепные студенческие времена он поместил в курсовой стенгазете серию эпиграмм на своих товарищей, себя он одарил такими строчками:

А вот и я, насмешник,

как все мы, тоже грешник,

моя позиция ясна,

я всем пожертвую для сна.

Сколько лет прошло! А у него и сейчас заранее портилось настроение, если предстояло по каким-то причинам рано вставать.

Как неуютно сейчас было ему двигаться к выходу, откуда веяло пронизывающим утренним холодком. Коридор вагона почему-то стал узким, и сыщик постоянно на что-нибудь натыкался: на стенку, на полочки с рекламными журналами, на ручки служебных купе.

— Да кто она такая, эта стерва! — разражался он бранью, повстречавшись с очередной преградой. — Что она себе позволяет? Взять и разбудить человека ранним утром! Когда снятся самые сладкие сны! Ты ее очень правильно назвала, Антонина. Кто она, если не Эльза Кох!

Сонливость, как ветром сдуло, когда Фризе вышел на площадку и увидел Лизавету, одиноко стоящую на платформе.

«Есть женщины в русских селеньях… — расплываясь в улыбке, вспомнил он первые пришедшие на ум строки о верных подругах. — Ну и в немецких, наверное».

А еще он не смог отказать себе в удовольствии демонстративно расцеловать проводницу Тоню в обе щеки. И тут же спрыгнул на перрон, попав в объятия приятельницы.

— Мой любимый господин Штирлиц! — громко и очень по-театральному воскликнула Лизавета.

«Вот дает, шпионка!» — удивился сыщик. Никогда раньше он не замечал у своей немецкой подруги склонности к мелодраме.

Но тут же он попал в крепкие объятия Лизаветы.

— Какой ты тепленький! — прошептала девушка. — И пахнешь проводницею.

— Да ты что?! — проворчал Фризе. — Не узнала моего Хью… — Конец фразы потонул в долгом поцелуе.

Поезд тронулся. Проводница смотрела на обнимающуюся парочку, и в ней боролись два чувства: радость, что симпатичного пассажира не арестовала сердитая немка и простая бабья ревность.

ЛЮБОВЬ СЕРДЕЧНАЯ БЕЗГРЕШНА

— Ты, конечно, хотел бы выпить кофе с божественно свежими круасанами? — спросила Лизавета, когда они сели в автомобиль. Фризе был настолько рад неожиданной встрече с девушкой, что даже не обратил внимания на марку машины. Такого с ним никогда не случалось. По крайней мере он точно знал, что это не автозак.

— Я много