Книга Полуночное солнце - Рэмси Кэмпбелл

class="p1">Прежде чем машина повернула на запад, вдалеке показались горные вершины, сверкавшие от снега. Теперь дети в один голос уверяли, что умирают с голоду. Бен притормозил у первой же заправки с кафе, хотя, будь его воля, он ехал бы до самого Старгрейва без остановок.

– Напитки допьете в машине, – объявил он, как только они поели, а потом, дожидаясь их, в нетерпении топтался под дверями туалетов, как какой-нибудь новоиспеченный папаша из анекдота – под родильным залом.

Спустя полчаса он поторопился свернуть со скоростного шоссе, чтобы проехать через Лидс. Самый прямой, как ему показалось, путь до Старгрейва, шел по улицам, которые буквально кишели субботними бездельниками, игнорировавшими автомобили до такой степени, что он с трудом сдерживался, чтобы не навалиться на клаксон всем телом. Наконец толпы остались позади, и дорога пошла вдоль реки. Нажав на педаль газа, он ощутил, как суета города отхлынула, словно он вырвался из душной комнаты на свежий воздух.

После Лидса по обеим сторонам шоссе время от времени появлялись террасы домов, обозначавшие немногочисленные маленькие городки, но потом исчезли и они. Шоссе забирало вверх, извиваясь между каменными стенками: промерзшие камни, уложенные друг на друга без раствора, тянулись на мили, отделяя поля от пустошей, поросших утесником и вереском, из которых торчали приземистые скалы, покрытые лишайником, – словно вересковая пустошь поглотила разрушенные дома. Дорога понемногу поднималась, и через полчаса они уже были на известняковых хребтах, голых, если не считать корки снега, сверкавшей под неярким солнцем. Дым одиноких фермерских домов растворялся в выбеленном небе, где не было ни облаков, ни птиц. Утесник и вереск колыхались под ледяным ветром, и Бен, каждый раз переваливая через очередной хребет, ожидал увидеть Старгрейв. Он, разумеется, понимал, что город стоит не сразу за вересковыми пустошами, как это казалось в детстве, но ожидание будоражило нервы, и, чтобы отвлечься, он начал говорить.

– Когда я был немногим старше тебя, Джонни, я однажды проехал все это расстояние самостоятельно.

Мальчишка в восхищении разинул рот.

– А зачем?

– Ты ведь знаешь, что родители папы погибли, когда он был маленький, – вмешалась Эллен. – Тетя Берил сразу взяла его к себе, и он даже не успел как следует с ними попрощаться, потому-то он и вернулся.

Бен раскрыл рот и снова закрыл. Ему показалось, она стащила его воспоминания и превратила их в банальность. Он пытался вспомнить, что именно было у него на уме, когда он вернулся в Старгрейв в прошлый раз, но тут Маргарет упрекнула его:

– Нельзя рассказывать такое Джонни, а не то он захочет сделать, как ты.

– Ты ведь не сбежишь и не бросишь нас, Джонни? – спросила Эллен.

Да помолчите вы хоть минутку, едва не заорал Бен, дайте мне подумать, но затем дорога повернула, огибая зазубренные каменные стенки, и вынырнула на открытое пространство, и он увидел впереди железнодорожный мост. Ветка была заброшена уже давно, по обеим сторонам от платформы буйно разрослись темно-зеленые сорняки, уходившие куда-то за высокие глыбы известняка, которые за годы его отсутствия как будто обрели еще более причудливые очертания, едва ли не зловещие. Нога на педали газа задрожала, потому что Бену вдруг стало холодно. Он вцепился в руль, проезжая под низко нависшей темной аркой.

Дорога забирала вверх вдоль заросших железнодорожных путей, и вот показались вересковые пустоши над Старгрейвом, на фоне которых особенно выделялись известняковые утесы, похожие, как подумал Бен, на айсберги. Эллен при виде этого пейзажа счастливо выдохнула, а он поймал себя на том, что задерживает дыхание. Машина достигла вершины холма, и им навстречу, приветствуя их, поднялись Лес Стерлингов и дом Стерлингов.

Это одновременное движение превратило их в единое целое, словно бы высокий серый дом с крутой крышей был поставлен часовым перед лесом, занимавшим больше места, чем город. Лес был пятном тьмы, нависшей над Старгрейвом, десятки тысяч корней под сенью мрачного зеленого полога. Прежде чем Бен успел осмыслить все эти образы, они улетучились при виде таблички «Продается», выставленной на повороте к дому Стерлингов.

Там, где от главного шоссе отходила грунтовая дорога, ведущая прямо к дому Стерлингов, стоял незнакомый ему одноэтажный коттедж, Бен притормозил рядом с ним и в недоумении уставился на табличку, сообщавшую о продаже дома его детства.

– А нам можно туда зайти? – спросила Маргарет.

Его неожиданно напугала мысль оказаться в доме, когда там живут чужие люди. Он понимал, что это его собственные арендаторы, во всяком случае, станут ими, когда завещание тетушки вступит в силу, но это лишь усилило его смятение. По меньшей мере, один из жильцов был сейчас там – кто-то только что появился в окне комнаты на втором этаже, старой комнаты Бена. И из-за этого размытого бледного лица в окне он почувствовал себя выселенным из родного дома.

– У меня нет ключа, – сказал он и поехал в город.

На первый взгляд все в Старгрейве осталось таким, как он помнил: приземистые дома, съежившиеся под вересковой пустошью; Черч-роуд, ведущая вверх от главного шоссе к церкви над вокзалом и спускающаяся с другой стороны холма к базарной площади; Круглая площадь ниже Черч-роуд, которую огибала петля дороги поменьше; узкие и извилистые боковые улочки, карабкавшиеся на вершину холма от Рыночной улицы. От этого зрелища его охватила ностальгия, не отпустившая, даже когда он проехал мимо разорванной афиши, сообщавшей, что в Лидсе дает концерт группа под названием «Моча в лохани»; ностальгия покинула его, когда он увидел вывески нескольких новых заведений: «Деревенская пицца», «Вселенная видео», «Бутик для сорванцов», столовая «Кормушка»… Вероятно, некоторые из них появились для привлечения туристов – железнодорожный вокзал был переделан в информационный центр для любителей скалолазания и пеших прогулок, а по бокам от него стояли магазин звукозаписи «Бибоп-шоп» и мебельная мастерская «Гарнитур из-под пилы».

– Пол-ума хуже, чем никакого, – пробурчал Бен, направляясь в гостиницу «Вокзальную».

Это кряжистое трехэтажное строение занимало целую

сторону площади. В фойе, отделанном темными панелями, под люстрами, напоминавшими сталактиты, склонившись над конторской книгой, сидела в задумчивости женщина, расставляя в графах галочки огрызком карандаша, изжеванного, словно игрушечная собачья кость.

– Мистер и миссис Стерлинг с детьми, – провозгласила она с йоркширским акцентом, таким же могучим, как она сама. – Распишитесь, и я провожу вас наверх.

Поскольку старинный лифт не работал, она повела их по широкой лестнице, с сопением переводя дух на каждой ступеньке, отвечавшей ей скрипом.

– Руки в карманы, мальчик, – приказала она Бену, когда тот попытался дать ей чаевые.

Дети включили у себя в номере телевизор и принялись скакать по кроватям, а Бен прилег на несколько минут, чтобы расслабиться.