Книга Ураган - Джонрид Абдуллаханов

засверкает солнце и покажет свою красу».

А между тем стройка уже выходила из подготовительной фазы, пора было ставить дело широко, и если на первых порах многочисленные неувязки были в какой-то мере оправданы, то в дальнейшем с ними мириться было уже нельзя.

Именно такой разговор состоялся на бюро обкома партии. Дивно-Дивно вернулся оттуда очень расстроенным и решил переговорить с прорабами — руководителями участков и бригадирами, вызвав их в управление.

Один за другим входили в его кабинет люди, оставляя на ковре мокрые следы от сапог.

На улице шел дождь, с шумом умывая оконные стекла и стуча по крыше, словно в бубен...

Рядом с начальником стройки сидел главный инженер Хашим Балтаев. Дивно-Дивно рассказал ему о том, что происходило на бюро обкома и какие требования поставлены перед строителями. Вид у Рахимова был усталый, он сидел, подперев голову рукой.

Входившие тихонько присаживались за длинный стол, стоявший впритык к столу Рахимова и покрытый голубым сукном.

Рахимов доложил о создавшейся обстановке.

Все молчали, погрузившись в свои мысли. Никто не хотел говорить первым. Как правило, в таких случаях слово брал Хашим. Он любил произносить выспренние слова, выступать от имени народа, никак не меньше. Рахимов, сам совсем не речистый, обычно слушал своего главного инженера с удовольствием, кивая в знак одобрения головой и улыбаясь. Он верил Хашиму, как самому себе. Занятый по горло текучкой, он думал, что Хашим, инженер нового склада, с широким кругозором, теоретически подготовленный, и сам хорошо работает, и может повести за собой людей. Рахимов и не предполагал, что любимым методом руководства для Балтаева были брань и грубость; главный инженер хотел, чтобы все дрожали перед ним, стремился всех подмять под себя и считал это единственно правильным.

Набросав в блокноте несколько фраз «для памяти», Балтаев встал с места.

— Прошу слова. — Пригладив ладонью волосы, он начал: — Партия и правительство доверили нам с вами, товарищи, огромное и имеющее важнейшее государственное значение строительство, а мы не оправдываем оказанного нам доверия! Почему? Первая причина — низкая дисциплина. Я лично твержу об этом на всех собраниях и планерках. Что же мы видим?.. — И главный инженер, словно других проблем не существовало, обрушился на Даниярова.

Многим было уже известно о том, что отношения между главным инженером и начальником Куянкочдинского участка давно испорчены и дымят, как сырые дрова. Но кое-кому это было внове, и они с удивлением слушали придирчивую, мелочную, далеко не нелицеприятную критику Хашима.

— Да, — продолжал Балтаев, — нужно учитывать, что наступила зима, затрудняющая работу. А если кто этого не может понять, честно признайся: «Не могу справиться с порученным мне делом, прошу поставить на мое место другого». Вот так! Никто не будет на тебя в обиде. Повинную голову меч не сечет. К сожалению, не все это понимают и тем самым оказывают плохую услугу стройке. Нет хуже людей, которые окаменели в своей косности, не прислушиваются к критике и не умеют воспитывать кадры...

Латиф сидел, опустив голову, сдерживаясь и призывая на помощь все свое спокойствие. Махидиль понимала, какие чувства обуревают начальника участка, и ей стало жаль его.

В это время Ходжаназар-ака, скромно пристроившийся в дальнем углу, не спеша поднялся с места и громко сказал:

— Что это вы вдруг принялись за намеки. Прямо скажите — кого имеете в виду!

— Обязательно скажу! Этого человека ежедневно видишь на дороге в Каллакулади. Носится на мотоцикле к Амударье и обратно, словно ткацкий челнок. Или я говорю неправду? Что скажете, Данияров? Это правда?

— Правда, — поднял голову Латиф.

— Вот видите, сам подтверждает. Народное дело пускает на самотек, занимается какими-то химерами. Разве честно так поступать?

Ничего не понимая, все уставились на Даниярова.

— Та-ак, дивно-дивно... Что вы можете ответить на это, товарищ Данияров? — спросил Рахимов.

— Пусть сперва главный инженер выскажется, я потом...

Ходжаназар-ака снова поднялся с места.

— Нет, нужно сразу сказать... Если бы что другое, я бы промолчал, но когда услышал ваши слова, — обернулся он к Хашиму, — у меня просто дыхание перехватило. Не могу молчать. Это о каких химерах вы говорите? Латифджан все свое свободное время отдает решению важной проблемы, или вы не знаете об этом? Нехорошо так... А если его предложение даст миллионную экономию стройке, что вы тогда запоете?

С наигранным удивлением главный инженер уставился на говорившего.

— Не понимаю...

— Поздравляю, сынок! — усмехнулся дядюшка Ходжаназар. — Не понимаете или не хотите понимать?

Хашим деланно рассмеялся.

— Может, вы меня и клеветником назовете? Если Данияров занимается полезным делом, пожалуйста, пусть занимается, но открыто, советуясь с нами, и не в ущерб своим обязанностям. А ведь нам неизвестно, что он делает, оторвавшись от коллектива, в одиночку. Единоличников у нас давно нет!

Ходжаназар-ака развел руками.

— Один человек спрашивает у брата, который недавно женился; «Ну, как твоя жена?» Тот отвечает: «Все время денег просит». — «А что она с ними делает?» — «Не знаю, попробую как-нибудь дать, посмотрю». Вот так и вы, — заключил Ходжаназар под общий хохот. — Вы только требовать умеете, а поинтересоваться — спесь не позволяет. Вас не интересует жизнь людей, их заботы, думы... Не обижайтесь, я вам в отцы гожусь. Примите мои слова как совет. У нерадивого мираба[16], который работает, не обращая внимания на течение воды, кетмень всегда в глине. Если не интересуешься состоянием посевов, не жди богатого урожая...

— Мне не нужны ваши нравоучения! — взорвался Балтаев и принялся грубо отчитывать старика.

— Постыдились бы подымать голос на пожилого человека! — вспылил, не вытерпев, Данияров.

Начальник строительства встал и принялся стучать карандашом по столу.

— Довольно, товарищи, хватит пререкаться! Говорите по существу. Вы кончили, товарищ Балтаев?

Хашим кивнул и сел.

Поднялся Данияров.

— Позвольте мне... Я не рассматриваю то, что говорил главный инженер, как личную склоку. Суть здесь не во мне и не в нем. Поэтому скажу о деле.

Данияров говорил спокойно, хотя всем было видно, как он волнуется.

Махидиль слушала Латифа, никак не понимая причины неприязни к нему Балтаева. Что там произошло между ними?.. Уйдя в свои