Книга Отче наш - Владимир Федорович Рублев

Если оно произошло. Вот вы говорите: «Макурин может влипнуть». Значит, вы признаете, что он может и не влипнуть, так? И лишь по той причине, как он поведет себя на следствии. А я с этим не согласен! Пусть институт и не нравится вам почему-то, я уловил это, но нас там сейчас не этому учат.

— Чему же? — гасит улыбку Лизунов, скользнув холодным взглядом по суховатой невысокой фигуре Каминского. — Я ведь университеты не кончал, своим горбом службу щупал.

— Многому, Юрий Борисович, — и Каминский медлит, раздумывая. — Идут разговоры, например, у нас там об ответственности наказывающего за судьбу наказуемого. Странно на первый взгляд, не правда ли?

— Ну, ну… — бурчит не глядя Лизунов, занявшись прочисткой мундштука.

— Вы лучше моего знаете, как решались тогда дела. А каковы последствия? У массы людей не стало доверия к справедливости наказания. Это же страшная вещь, если вдуматься повнимательней…

— Подожди, Каминский, — нетерпеливо останавливает Лизунов. — Все это я знаю. Ты мне конкретно скажи, что ты предлагаешь? Коротко и ясно! Об этой самой… ответственности наказывающего, так, кажется?

— Коротко? Что ж, можно и коротко, — Каминский стучит казанками пальцев по столу: — Гласность! Ведение следствия и суда с наибольшей гласностью и широким участием общественности. И в данном случае, в этой истории с Макуриным, я бы посоветовал привлечь партийную, комсомольскую организации шахты.

— Хо-хо! — вскидывается Лизунов. — Доморощенные шерлоки холмсы? Поздравляю, Каминский… Не говорю уже о степени квалифицированности расследования. Представляю: Марья Ивановна допрашивает соседа Петра Сидоровича о том, как он слямзил на шахте ведерко угля… Абсурд! Советская юридическая школа дала немало примеров талантливого применения испытанных методов сыска и следствия. И отрицать их начисто…

— Я их не отрицаю, — хмурится Каминский. — Но у советской юридической школы, кроме прошлого, есть настоящее и будущее. Об этом вы изволили забыть, Юрий Борисович?

Лизунов машет рукой.

— Ладно, оставим. Следствие будем вести, как обычно. Вызовите на понедельник… лучше во вторник — завтра я отдыхаю — эту деваху, Лыжину.

— Ясно. И все же…

— Есть партийная организация, спорные вопросы можете решить там. Вот так…

Он умеет хорошо владеть собой — Лизунов. Глянув на часы, щелкает по стеклу ногтем и обыденно, спокойно говорит, без неприязни поглядывая на Каминского:

— Рабочему времени — каюк! Что ж, отдохнем… Мне на именины сегодня к начальнику городского автохозяйства Вяхиреву идти. Гульну! Одногодки мы с ним, вместе когда-то работу начинали шоферами. Я, правда, вскоре в органы милиции ушел, но дружбы не теряли. Да и сейчас соседи. А ты вот что, Володя… Брось свои эксперименты, не нами заведено, не нам кончать. Тебе же спокойнее. Он тебе не сват, не брат — этот Макурин. Хотя смотри… Ну, я пошел!

Степан пошел на автостанцию, чтобы ехать в поселок, — его ждал приятель, а Андрей остановился возле здания отделения милиции, не зная куда направиться. Какой сумбурный, полный неприятных неожиданностей день! В памяти всплывает разрозненными обрывками: Любаша смеется, посматривая на Ванюшку; угодливо предлагает папиросу Григорий, а рядом — выставленный на продажу блестящий желтый шифоньер; грубовато-насмешливый взгляд милицейского капитана, не предложившего даже стула, пока не догадался это сделать мужчина в штатском — следователь, вероятно. Неприятный, унижающий его допрос. Показания Лушки…

Много, пожалуй, неприятностей для одного дня. Андрей вздрагивает, уловив резкое хлопанье двери в милицейском здании. Может, вернут сейчас и определят куда-нибудь в холодную, сырую камеру…

Андрей заворачивает за угол и идет бульваром по направлению к базару. Почему прохожие с любопытством посматривают на него, уступая дорогу? Ах, да… Красная повязка на рукаве, он так и не снял ее. Странно, а утром прохожие так же смотрели на него или иначе? Почему он не приметил?

— Андрей!

В стороне, у железнодорожного полотна, стоят Кораблев и Лагушин. На их руках уже нет красных повязок. Тоже интересно…

Он подходит не спеша, в какой-то момент уловив во взглядах товарищей соболезнование, и невольно отметил, что и они переживают за него.

— Все, отдежурили! — говорит Леня Кораблев. — Базар закрыли, нас по домам… Айда с нами, ты же обещал!

Андрей отстегивает повязку и сует ее в карман.

— Куда обещал?

— В ресторацию, помнишь? Посидим, поболтаем, все равно в поселке делать нечего. Степана только что видели, поехал он…

Да, в поселке делать нечего. Может, и впрямь пойти с ребятами. А, черт, пусть будет так!

Он молча шагает вперед, и они понимают: пойдет.

— Нам Степан рассказал про Лушку. Додумалась, стерва, до какой подлости.

— Не надо, — перебивает Кораблева Андрей. — Не хочется о ней говорить. Забудем пока об этом.

Но то, что ребята не забывают о его тревогах, трогает Андрея.

Проводив теплыми глазами Леню Кораблева, шагнувшего в дверь ресторана, и Пахома Лагушина, юркнувшего следом, он неожиданно размышляет о том, что в сущности, черт возьми, хорошие ребята у него в бригаде. А он, занятый работой и своими домашними делами, просто как-то об этом и не раздумывал.

«Да, хорошо, что ребята рядом», — признательно решает он, зная, как трудно было бы ему сегодня дома одному — после того, как увидел Любашу на базаре с Груздевым.

9

Виновницей короткого спора, все же испортившего для Веры беззаботную прелесть семейного праздника у Вяхиревых, была она сама. Обычно не умеющая не выказывать своего настроения, в этот раз Вера старалась быть сдержанной, ровной ради праздничной обстановки со своим соседом справа Юрием Борисовичем Лизуновым, начавшим вести себя очень уж свободно после третьей рюмки. А стал он неприятен с того момента, когда приподнял свою рюмку и больно толкнул ее острым локтем:

— Ну, выпьем, детка?

Покраснев от выпивки, лицо его лоснится. Глаза словно темные щелки.

— Не хочу, папаша, — коротко отвечает Вера и отворачивается к Василию.

— О-о, гордая, — Лизунов тянется за ее спиной к Василию: — Твоя? Одобряю, одобряю! Есть нынче у молодежи вкус, есть! Ничего не скажешь!..

Вера ждет, что еще «изречет» сей «мудрый» человек в погонах, но тот надолго умолкает.

— Дай, пожалуйста, я… пересяду! — ощущая на своем плече дыхание Лизунова, говорит Вера Василию.

— Юрий Борисович! — окликает через стол хозяйка дома. — Давайте за именинника и долгую нашу дружбу!

Тост горячо поддерживают, и за столом делается еще шумней. Умеет рассадить гостей Надежда Михайловна: у каждой небольшой группки быстро выявляется в разговоре что-то общее, интересное.

— …Я тоже думал, что карданный вал на такую нагрузку не рассчитан. А как-то раз поехал… И, понимаешь, рву с ходу третью скорость, на все решился… И что же ты думаешь? Выскочил!

— …Но позвольте, спрашиваю, в контокоррентной-то карточке это неверно отражено? Сбалансировать такое просто невозможно…

— …А у меня ему статья заказана. Ну, думаю,