Книга Ваше Сиятельство 2 - Эрли Моури

не буду мешать. Даже не зайду, — неожиданно сказала мама.

Если бы на душе не было так скверно, то я бы, наверное, рассмеялся.

Закончив с чаем, я поднялся к себе. Талия Евклидовна уже ожидала в моей комнате, сняв куртку. Едва я зашел, набросилась на меня с претензиями и поцелуями:

— Аид тебя дери! Граф мне еще! Уже второй раз к тебе приезжаю! Или вообще третий! — ее губы впились в мои, полненькие груди прижались так жарко, что у меня тут же встал. — Ты хоть понимаешь, что я уже не целка⁈

— Талия, дорогая, прости, но у меня огромные неприятности, — я ее обнял и ответил на поцелуй, но сдержано, как бы обозначая возможные границы на сегодня. — Мою любимую подругу сегодня ранили ножом. Очень серьезно ранили. Она может не выжить. Недавно приехал от нее из Палат Надежды. Кстати, напали на нее мерзавцы из «Стальных Волков».

— Правда, что ли? — баронесса хлопнула длинными ресницами и, поймав мой кивок, сказала. — Прости, я не знала. А кто эта девушка?

— Моя одноклассница — Айлин. Я о ней рассказывал несколько раз, — я отпустил госпожу Евстафьеву и подошел к окну, поглядывая вниз, на стоявший возле угла нашего дома эрмимобиль. — Это твой эрмик?

— Ну да, я думала тебя забрать, поехать куда-нибудь оттопыриться. Вернее, эрмик не мой, заказала в «Извозе Костина». Папа не хочет мне покупать, — она тоже подошла к окну. — Жаль, Саш, что так. Вообще ты меня расстроил. Бл*дь, хоть плачь, — помолчав, добавила. — Я к тебе не с пустыми руками, — она открыла сумочку и достала «Никольские» и плоскую трехсотграммовую бутылочку вишняка. — А то у тебя все время побираюсь. Давай, хоть выпьем, покурим? Я думала, это будет с радости, а теперь вон как.

— Давай, — согласился я. — Надо бы рюмочки, чтоб мама не видела. Сейчас схожу.

— С горлышка давай. Так интереснее, — баронесса, недолго помучившись, откупорила бутылку и протянула мне.

— Без рюмки и без закуски? — я повернул бутылку этикеткой к себе, отмечая, что зелье крепкое — 48 градусов.

— Но мы же с горя. Давай, не привередничай, трахнутый граф, бл*дь, — она подтолкнула мою руку.

Если б эта девочка знала, какую гадость мне доводилось пить раньше в иных мирах, то ей бы в голову не пришло упрекнуть меня в капризности. Припав к горлышку, я сделал несколько глотков. В желудке тут же разлилось приятное пламя, во рту появился кисловатый вкус вишни.

— Талия, ты же баронесса. Зачем так часто материшься? — я протянул ей бутылку и сорвал сургуч с коробочки «Никольских».

— О, Аид! Не будь как мой папочка! Я не матерюсь, а выражаю чувства, — она тоже отпила пару глотков, вытаращила свои красивые, зелены глаза, хватая ртом воздух. — Какое жестокое пойло!

— А ты не видела, что покупаешь? — я взял сигарету, сунул руку в карман в поисках зажигалки.

— Нет. Я это просто взяла в папином баре. Почему ты не спрашиваешь, что случилось с моей целкой? — поставив на подоконник бутылку, баронесса тут же схватилась за сигарету.

— Дорогая, я думал, что подобный вопрос выглядел бы нескромно, — я помог ей прикурить и закурил сам.

— Почему нескромно? Мы же близкие люди, я у тебя даже в рот брала. В общем, слушай, так было, — госпожа Евстафьева села на подоконник, пустила в меня длинную струйку дыма и продолжила: — После встречи с тобой так жутко захотелось трахнуться, вообще, слов нет. А выхода никакого нет. Легла на кроватку и начала себя ласкать, вспоминая как ты мне делал. А потом смотрю на тумбочке свечка толстенькая. И решила попробовать ее. Думаю, чуть-чуть только, самую капельку засуну. Одной рукой ласкаю себя, а второй туда свечку немного так засовываю. А потом меня как затрясло, и я ее случайно всю засунула, даже сломала. Больно так! Заорала как сумасшедшая, и папа тут же в двери ломится! Сума сойти! Я перепугалась. С одной стороны, больно. С другой, приятно. А с третьей, страшно! И крови много на простыне. Свечку втащила, бросила ее в окно, халат накинула и к двери подхожу. В общем, деваться некуда, открыла папе. Дверь распахнула, а покрывалом тот кровавый ужас забыла прикрыть. Ну и все… Он в комнату забегает, думал, наверное, что у меня парень. Увидел все это на простыне, на меня смотрит и говорит: «Где он?». Я чуть в Аид не провалилась от стыда. Вообще не понимаю, о чем он. А у меня, как назло, еще струйка крови по ноге течет — щекотно так. Папа к шифоньеру подбежал, начал дверки открывать. И тогда до меня дошло, что он ищет парня, которого не было. Пришлось ему правду рассказать. Говорю, мол, если не веришь, то иди под моим окном найдешь того парня — только он выглядит теперь как свечка. В общем, потом сама еще на него наорала. Сказала, что это он меня довел, до крайностей и что это все из-за него, из-за этих дурацких клятв с целкой.

— Это жесть! — конечно ее история выглядела по предела идиотской. Я сделал еще пару глотков.

— Что «жесть»? — не поняла она, прищурившись от табачного дыма. — Кстати, с тобой он мне встречаться разрешает.

— Жесть, значит жестко, круто! — пояснил я.

— Блядь, ты такие интересные вещи говоришь, надо за тобой записывать, а то я забываю, — она забрала у меня вишняк и тоже отпила, через миг на лице баронессы отразилось страдание от ощущений после крепкого напитка.

— Дорогая, ты знакома с Дашей Грушиной? — я решил перейти к важным для меня вопросам.

— С Грушей? Конечно. С вашей школы, правильно? — она откинула штору, чтобы сесть удобнее.

— Да. Не знаешь, она последнее время ходит в клубок, в «Сталь и Кровь»? — спросил я.

— Не знаю. Скорее всего нет. Хотя может заглядывает. Ее парня там зарезали, кстати, он тоже был из «волков». С кем-то они там что-то не поделили. Поцелуй меня, а? — Талия немного раскраснелась от выпивки.

Вот что ей ответить? Мне сейчас не до подобных приятностей.

— Давай только без продолжения, хорошо? — я поцеловал ее в губки, не долго, так чтобы не дразнить ни ее, ни себя. — Я же сказал, у меня сейчас все мысли об Айлин. Она на грани жизни и смерти, и я пока не могу так.

— Понимаю, прости, — баронесса глотнула из бутылочки.

— Мне нужно кое-что выяснить по нашей Груше. Подумай, она может сейчас водить дружбу или общаться с кем-то из «волков»? — я стряхнул в пепел, поглядывая на эрмимобиль, до сих пор ожидавший баронессу.

— Да, вполне может. После Зорака она еще с Рамосом встречалась, но на Махровскую уже не ходила. А чего ты ее не спросишь в школе? — удивилась Евстафьева.

— Слушай, ты же знаешь, где она живет? — глядя на ожидавший эрмимобиль, я подумал, что завтра в школу я могу не попасть, а пообщаться с Грушиной лучше поскорее. И вживую — не по эйхосу.

— Ну да, помню. Это на Любчиках. Только адрес не назову, — Талия выбросила окурок.

— Давай так, ты скинь ей сейчас сообщение, спроси, дома она или нет. Если не дома, то узнай где. Мол, тебе нужно с ней срочно поговорить. Только не говори, что я рядом и тем более не говори, что я попросил об этом, — щелчком я выбросил окурок в окно.

— Ты прямо как Лис, — рассмеялась госпожа Евстафьева. — Но для тебя на все согласна. На любой обман. Жалко, что сегодня трахнуться не получится, — она сделала жалобные глазки и отстегнула эйхос.

— Я пока переоденусь, — открыв шифоньер я достал новые джаны, взамен пострадавших во вчерашних приключениях. Разделся догола. В самом деле, чего стесняться, Талия же очень обосновано заверила, что мы теперь — свои люди.

С Грушей она говорила долго, то поднося к уху эйхос, то ко рту, чтобы наговорить новое сообщение. За это время я успел сходить в ванную, привести себя в порядок. Когда я вернулся, госпожа Евстафьева взвизгнула от радости, бросилась ко мне со словами:

— Она в Ржавке! Едем!

Глава 14

Бутылкой по голове

По пути к Басманному я связался с дежурной в Палатах Надежды, справился о состоянии Айлин. Ответ не приходил долго. Если молчание на подобные вопросы висит слишком долго, на ум приходят самые тяжкие мысли. Лишь когда эрмимобиль подъезжал к южному входу в башню, тревожно пискнул эйхос — пришло сообщение:

«Синицина Айлин Клеоновна. После операции. Состояние крайне тяжелое. Посещение исключено. Надейтесь и молитесь! С нами Асклепий!»

— Талия, без обид, я здесь не задержусь. Поговорю с Грушей и сразу домой, — предупредил я баронессу. — Если захочешь, поедем вместе — отвезу сначала тебя.

— Ладно. Я же все понимаю, — согласилась она, направляясь к арке входа в выставочный зал. — Мы — свои люди, — она