Книга Красавицы Бостона. Злодей - Л. Дж. Шэн

за подобного рода заголовок.

– Я не могу воспитывать детей, – сказал я абсолютно спокойно.

– Ты не будешь папашей-тунеядцем. Будешь заботиться о них половину времени. И я имею в виду, в самом деле проводить с ними время. Менять подгузники, водить на занятия по бейсболу для детей и разыгрывать их любимые фильмы «Диснея». В полномасштабных костюмах.

Бейсбол для детей? «Дисней»? Очевидно, Цветочница собиралась вырастить стоматолога-гигиениста с высшим образованием, а не следующего генерального директора «Королевских трубопроводов». К счастью, я буду рядом, чтобы наставить своих отпрысков на верный путь.

– Конечно, – съязвил я. – Буду заниматься всей этой ерундой.

Дважды в год, поскольку они круглый год будут в Эвоне и других европейских учреждениях.

Она пожевала кончики волос, что, как ни странно, вовсе не показалось мне отвратительным.

– У меня есть и другие условия. Я смогу сохранить свою работу и свободу передвижения. Ты не станешь вести за мной наблюдение или приставлять ко мне охрану. Я хочу жить нормальной жизнью.

– Тебе не нужно будет работать ни дня в своей жизни.

Девчонка соображала медленнее, чем вайфай в аэропорту.

– И что? – Персефона бросила на меня странный взгляд, будто потеряла нить разговора. Ничего страшного. С моим IQ уровня членов «Менса»[23] и ее красотой, наши дети точно не будут бездарными. – Я работаю не потому, что должна. – Она прищурилась. – Я работаю потому, что люблю свое дело.

Опять это слово.

– Ладно. Оставайся на этой работе.

– Что насчет охраны?

– Никакой охраны. – Это было бы пустой тратой моих драгоценных ресурсов.

– И еще кое-что: раз уж другие мужчины под запретом, то и женщины тоже. – Она выставила палец вверх.

– Все обстоит отнюдь не так. – Я затушил сигару, начиная терять терпение. Мне потребовалось меньше времени, чтобы договориться о бурении дыр глубиной по сотне метров в чреве планеты Земля, чем завершить сделку с этой женщиной. – Это ты в моей власти. И я устанавливаю правила.

– Разве? – Персефона посмотрела на меня невинным взглядом. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, ты говорил, что у тебя есть еще одна жена на очереди и целый список потенциальных кандидаток, если с этой не сладится. Но все же ты здесь, со мной. По какой-то непостижимой причине мы хотим друг друга. Давай не будем делать вид, будто это не так, Килл.

Килл.

Так меня называли только друзья. Оба моих друга.

– Единственная причина, почему я предпочел тебя Минке, заключается в том, что, в случае твоей смерти, женщины в моем окружении будут огорчены, а единственное, что я недолюбливаю больше людей – это страдающие люди.

– Меня не волнует, какое оправдание ты придумал для того, чтобы жениться на мне, – прямо сказала она. – Если мы поженимся, то будем на равных. По крайней мере, ты будешь делать вид, будто это так.

Я поочередно хрустнул всеми костяшками пальцев.

Она выводила меня из себя. Это чувство, а я с ними не связывался.

– Позволь, скажу прямо. – Я вежливо улыбнулся. – Я не собираюсь практиковать воздержание на протяжении нескольких месяцев и даже недель.

– Тебе и не придется. У тебя будет жена.

Персефона уже так сильно покраснела, что я задумался, не взорвется ли она прямо у меня на заднем сиденье. Будет непросто соскрести ее с салона новенькой «Эскалейд». И тем более сложно все это потом объяснить.

– Нет. – Я почувствовал, как напряглись мышцы под тканью костюма.

– Что нет?

– Я не буду с тобой спать.

– Почему?

– Потому что не хочу.

– А это еще почему?

– Потому что ты меня не привлекаешь, – невозмутимо ответил я.

Я больше не злился. Теперь я тоже весь вспотел. И почему я не стал придерживаться плана с Минкой? Персефона воплощала мое представление об аде. Я не мог обращаться с ней так же резко, как с Сейлор и Эммабелль, потому что она была невинной малышкой, как моя сестра, но все равно должен был напомнить ей, кто здесь главный.

– И как, скажи на милость, ты собираешься зачать со мной ребенка, если не хочешь заниматься сексом? – Она нахмурилась, отчего приобрела обескураживающе очаровательный вид. – Ты же в курсе, как появляются дети? Ведь ни в одном из вариантов капуста не фигурирует.

Я принялся копаться в телефоне, отвечая на письма.

– Я знаю, как появляются дети, Персефона. Потому и купил аиста, – серьезно ответил я.

На миг она застыла с потрясенным видом, а потом хихикнула. Смех у нее тоже был милым. Мягким и гортанным. Если бы у меня было сердце – оно бы екнуло.

– Не знала, что у тебя есть чувство юмора, Килл.

– А я не знал, что тебе так отчаянно нужно трахнуться, – выпалил я в ответ, продолжая набирать письмо Киту, так же известному как Повелитель Сна. – Отвечая на твой вопрос, мы прибегнем к ЭКО. Ты вмиг забеременеешь, и нам не придется познавать друг друга в библейском смысле.

– А что не так с Библией? – Она покосилась на меня.

– Недостоверная реклама. – Я язвительно ухмыльнулся. – Бога не существует.

Персефона съежилась на своей стороне сиденья, будто мой последний комментарий причинил ей физическую боль. Видимо, она подвела черту под вопросом о Боге.

– Мне и правда стоит тебя ненавидеть.

– Не утруждайся. Ненависть – это та же любовь только с примесью страха и ревности.

– Но почему я? Почему не моя сестра? – Она расправила плечи, хватаясь за остатки своей непокорности кровоточащими ногтями.

Потому что она, скорее всего, видела больше членов, чем мужской туалет на вокзале.

За свою жизнь я сломил многих людей и прекрасно знал, как они выглядели за миг до того, как сдадутся.

Персефона окончательно склонилась и вот-вот сорвется.

А как только я ее сломлю, то смогу легко собрать заново так, чтобы она соответствовала моему образу жизни и потребностям.

– Потому что ей присущи едва ли не все черты, которые я презираю в людях: от эксцентричности, заносчивости, болтливости и своеволия до того, что она вообще живет на этом свете.

– И все же ты всегда пожираешь ее взглядом. – Ее тихий голос не оставлял никаких сомнений: Персефоне не нравилось, когда я смотрел на ее сестру.

– Я смотрел на нее потому, что не хотел смотреть на тебя, – проворчал я.

– И почему ты не хотел на меня смотреть?

Потому что из-за тебя у меня учащается пульс, и я могу разрушить все, ради чего работал.

Я отбросил телефон в сторону. О чем я только думал, решив жениться на этой женщине?

О чем я только думал, делая свою глупую, необъяснимую слабость преградой на собственном пути?

– Разве важно, почему я не мог на тебя смотреть? Я смотрю сейчас