Книга Правдолюбцы - Зои Хеллер

— Точно! Она была в больнице в тот день, когда с Джоелом случился удар. Не внутри. Она околачивалась снаружи.

— Ты уверена?

— Клянусь! Она дала мне зажигалку.

— Как странно.

— Как, на хрен, подозрительно, — поправила подругу Одри. — Что она там делала? И откуда, мать ее, узнала, в какую больницу отвезли Джоела?

— Она могла находиться в зале суда, когда Джоел потерял сознание, — предположила Джин. — Ведь если она действительно его преследует, значит, ходит на все заседания, где он выступает.

— О черт. А что, если она такая же психованная, как тот, который застрелил Леннона?

Джин нахмурилась:

— Полагаю, тебе следует сообщить в полицию. Возможно, она абсолютно безобидна, но береженого…

На входной двери лязгнул козырек на щели для почты. Одри уставилась на Джин:

— Блин… Думаешь, опять она?

— Не знаю. — Джин напряженно прислушивалась. — Пойти посмотреть?

— Ни в коем случае! — запаниковала Одри. — А вдруг она подглядывает в щель для почты или в окно?

Страх Одри придал ее подруге смелости:

— Сейчас выясню.

Вскоре Джин вернулась со сложенным листком бумаги:

— Лежало на коврике.

Взяв письмо, Одри положила его на стол перед собой. Письмо было адресовано миссис Одри Литвинов.

— Получается, это она написала?

— Скорее всего, — кивнула Джин.

— И о чем она пишет, как ты думаешь?

— Дорогая, просто прочти.

Одри потянулась было к письму, но тут же отдернула руку:

— Не могу. Прочти ты. Вслух.

Джин взяла листок.

Дорогая Одри, начала она,

Поскольку Вы отказались разговаривать со мной лично, у меня нет иного выбора, как обратиться к Вам письменно. Понимаю, то, что я сейчас скажу, причинит Вам боль, и заранее от всего сердца прошу прощения. Но я верю, что правда важнее всего, и рано или поздно нам всем приходится увидеть жизнь такой, какова она есть, а не такой, какой мы бы хотели ее видеть. Теперь, когда Джоел болен, настало время рассказать правду. На протяжении трех лет, с 1996-го по 1999-й, мы с Джоелом были любовниками. В 1998-м я родила ему сына — прекрасного мальчика, которого мы назвали Джамилем.

— Боже правый! — Джин оторвалась от письма. — Да она и впрямь сумасшедшая.

— Продолжай.

Мы с Джоелом больше не влюблены друг в друга, но остаемся друзьями, а еще крепче нас объединяет привязанность к Джамилю, и это чувство неподвластно времени. Джоел очень любит своего сына, он часто видится с ним и поддерживает финансово.

Одри… мне больно от мысли, какое потрясение и печаль Вы, должно быть, испытываете, читая это. Понимаю, сейчас никакие утешения не помогут. Но уверяю Вас, и это чистая правда, ни у меня, ни у Джоела и в мыслях не было причинять Вам зло. Со временем, надеюсь, вы совладаете с эмоциями и согласитесь со мной: отныне мы не чужие люди, мы должны быть вместе — хотя бы ради наших детей. Прилагаю свой номер телефона, а также адрес электронной почты и очень прошу, Одри, свяжитесь со мной, как только почувствуете себя в силах.

Желаю Вам мира и покоя,

Беренис Мейсон.

— Ну и дела! — воскликнула Джин. — Джоел когда-нибудь упоминал о какой-нибудь Беренис?

— Конечно, нет, — вспылила Одри. — В этом письме нет ни слова правды.

— Нет, разумеется, нет, — ровным тоном ответила Джин.

Одри открыла холодильник и вынула из нижнего корытца две заветренные морковки. Зря она набросилась на Джин. Справедливости ради следовало признать: немыслимой интрижку между Джоелом и Беренис Мейсон никак не назовешь. Насчет ребенка, конечно, полный бред, но Джоел мог с ней и переспать. Хотя она была не в его вкусе: слишком упитанная, слишком непрезентабельная. Впрочем, сексуальные предпочтения Джоела не раз изумляли его жену. Возможно, как-то вечером он впал в игривое настроение, а под рукой не оказалось никого, кроме толстухи Беренис.

Джин вертела в руках письмо:

— Что с этим делать?

— Выбрось в помойку.

Одри наблюдала, как Джин аккуратно разорвала листок пополам и запихнула обрывки в мусорное ведро.

— Я же говорила, что она тронутая. — Одри громко хрустнула морковкой. — Больная на всю голову сучка.

Глава 2

«На углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню…»

На углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню, дожидаясь автобуса на Монси, Роза молча радовалась тому, что избавлена от общества матери с бабушкой, — их вульгарная враждебность по отношению друг к другу совершенно невыносима. Сколько Роза себя помнила, Одри и Ханна пребывали в состоянии войны. Поводы для военных действий разнились, но суть конфликта оставалась неизменной: кто сильнее любит и глубже понимает Джоела, у кого больше прав на его нежные чувства. Одно время Роза и Карла тоже участвовали в этом низкопробном соревновании, но Роза давно и без сожалений покинула поле боя, а Карла… Впрочем, серьезным противником Карла никогда не была, она довольствовалась малым — дозволением коснуться иногда края мантии Джоела. Мать с бабушкой, однако, по-прежнему барахтались в этом омуте, грызлись, словно фанатки, подстерегающие после концерта своего кумира. И сейчас, когда Джоел заболел, битва разгорелась с новой силой. Онемевший, обездвижевший Джоел превратился в символический приз, что оказалось чрезвычайно удобным: отныне можно спорить до бесконечности, кому он больше благоволит и кто точнее разгадывает загадки этого сфинкса, не опасаясь решительных опровержений.

Роза поглядела на толпу ортодоксальных евреев, поджидавших вместе с ней автобус. Почти все мужчины надели темные костюмы и черные фетровые шляпы с высокой тульей. Дресс-код у женщин был менее строгим, но вполне отчетливым: длинные юбки, парики и подчеркнуто уродливые блузки, свитера, кардиганы в три слоя. Роза впервые оказалась в людном месте в компании самых что ни на есть еврейских евреев, и ей чудилось, будто все на нее смотрят. Прохожие на Пятой авеню, за кого они ее принимают? Неужели за одну из этих «странных» личностей? Она украдкой покосилась на свое отражение в витрине. Наряд, который она сочинила ради такого случая, был призван укрощать похотливые взгляды. Нет, сообразила она, за настоящую ортодоксальную иудейку ее трудно принять; самое большее — за полоумную гувернантку викторианских времен, которая пытается скрыть кожное заболевание.

— Роза? — На нее, вытаращив глаза и раскрыв рот, смотрел молодой человек в шортах и майке-безрукавке: — Роза, это ты?

«Не сейчас, — подумала она. — Только не сейчас».

— Я — Крис, — орал парень на всю улицу. — Крис Джексон. Из Барда![23]