Книга Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

ни…

… раздавший хруст, плеск, а потом сдавленное:

— Баба… бабушка-а…

— Да что ты будешь… — длинно сплюнув подступившую к горлу желудочную кислоту, я оценил выползшего из самых глубин ада дерьмодемона по имени Света.

Девочка, оцепенев, стоит возле туалета с задранным до пупа платьем и спущенными до лодыжек трусами, растопырившись морской звездой. А до самой груди…

… то самое, и оно, мать его стекает…

Оценив длинного, жирного глиста, сползающего у девочки по ноге, я отвернулся, пока не сблевал, и заспешил назад. А запахи… чёрт!

— Да чтоб тебя… — с досадой прошипел я, чувствуя, что вот-вот, и во дворе барака будет два дерьмодемона! Собрав волю в кулак, досеменил до нашей комнаты, взял лежащую у двери старую газету, и заспешил на зады барака.

Успел… хотя катастрофа была так близка! Возвращаясь с остатками газеты, несколько озябший от утренней прохладцы, я ненароком увидел, как всхлипывающую Светку, стоящую голышом на каких-то досках, с оханьем и причитанием бабка поливает сверху водой.

А запахи… Да и зрелище не Бог весть какое-то вдохновляющее. Нечто тощее, состоящее из одних коленок, локтей и ребёр, стоящее вполоборота и дрожащее на ветру под холодной водой.

— Што уставился? — вызверилась на меня бабка, загораживая внучку, — Иди куда шёл! А то ишь… порченый, а туда же! На нормальных девок заглядывается!

«— Ах ты старая сука…» — подумал я, не слушая больше её ругательства, в которым поровну доставалось девочке и почему-то — мне… Нет, я понимаю — в сердцах сказануть что-то, но… порченый? И ладно бы брякнуть… но она, сука старая, как заведённая, в одну точку бьёт!

Здесь к таким вещам ох как чутко относятся! А уж с соседями стараются не ссориться ни в коем разе. Коммунальная квартира, даже если это барак, то ещё… минное поле.

— Что там? — сонно заворочалась мать, выглядывая из-под большого одеяла.

— А… Светка в нужник провалилась, — с мстительным удовольствием поведал я, — сейчас её там бабка отмыть пытается.

— Светка? — проснулся отец и заворочался, усаживаясь на кровати и потянувшись за папиросами.

— Быстро аукнулось, — покачал он головой, чиркая спичкой и прикуривая.

— Ох и ругается, наверное, Антонина на внучку… — зевнула мать.

— Ага… и на меня почему-то, — мстительно скидываю информацию, — Там мимо никак не пройти было, а она — чего ты за девками подглядываешь, выблядок порченый?!

— Та-ак… — нехорошо сощурилась мама.

— Ага… а на что там глядеть-то? — пренебрежительно пожимаю плечами, делая вид, что не замечаю этого прищура, — Она и так-то не красавица, да и не выросло ещё ничего! Я бы если уж и взялся подглядывать за кем, то уж точно постарше нашёл бы… хм, предмет обожания.

Отец хохотнул негромко, но аж слёзы на глазах выступили, да и мама захмыкала, тут же, впрочем, опомнившись и погрозив мне пальцем.

— При народе так не скажи, — предупредила мать, — а то живо… Придумают, чего было и не было!

— Да уж не маленький, — солидно отвечаю я, «не замечая» синхронную усмешку родителей, — Да и так… стоит она, вся в говне, оно стекает и глист… длинный такой, шевелящийся, по ноге сползает…

— Фу… — позеленела мама, замахав на меня руками, а отец поперхнулся дымом от папиросы и раскашлялся.

— Вот именно! — делаю вид, что не понял, — Фу!

— Сделал гадость — сердцу радость, — шепчу одними губами, удалившись к себе в закуток и накидывая на плечи рубашку, — А то вы что думали? В одни ворота игра будет? Да чёрта с два!

— Шёл бы ты на улицу зубы чистить, — неодобрительно сказала мама.

— Ну чего ты?! — подросток во мне развернулся возмущённо, — Сейчас?!

— А… да, в самом деле, — спохватилась та, засмеявшись негромко.

«— Зубной порошок — ладно, — мрачно размышляю я, окуная изрядно пожеванную зубную щётку в коробочку, — не критично. Но вот зубные врачи в этом времени…»

Закончив чистить зубы, полощу рот, и, оттянув пальцем щёку, разглядываю парочку явственных следов начинающегося кариеса.

«— О, сколько нам открытий чудных… — мелькает в голове, и настроение становится несколько меланхолическим. Нормального обезболивающего нет, по крайней мере — в СССР нет, или его только в этой… в кремлёвской больнице применяют. А лечить… Если судить по состоянию зубов у населения, зубы здесь умеют только драть! Ну и коронки ставить. Железные!»

Пока я размышлял о состоянии советской медицины, родители уже встали, и мама, накинув на ночнушку халат и сунув босые ноги в тапочки, наскоро умылась и почистила зубы.

— Пойдём, сына, — позвала она меня, заканчивая приглаживать перед зеркалом кудри, — я завтрак соберу. Столько вчера наготовили, что теперь три дня есть будем, и то, выкинуть часть придётся!

На кухне, несмотря на раннее воскресное утро, ужё толчётся народ, а на печке стоят огромные кастрюли, наполняя помещение удушливым влажным паром. Татьяна, Светкина мать, худая женщина с кислым лицом, вислым задом и маленьким, задорно торчащим животиком, поздоровалась сквозь зубы.

— Сейчас разогрею… сказала мне мама, — ты садись! Садись, садись! Да не надо помогать… Вы, мужики, на кухне только мешаетесь.

Угукнув, сел за длинный, порядком покоцанный самодельный стол, испещрённый ожогами от сковородок и вмятинами. Местами на нём газёты, где-то относительно свежие, а где-то — засаленные до невозможности, и кажется, не менявшиеся неделями.

«— Однако… — вскидываю бровь, с изумлением разглядывая пожелтевшую от времени газету с портретом Сталина, — Раритет!»

Потом спохватываюсь, вспоминая, сколько раз натыкался при переездах с квартиры на квартиру на стопки газет, сложенные то ли для сдачи в макулатуру, то ли в кошачьи лотки. Всякое встречалось… в том числе и времён недоразвитого социализма.

— Вот, кушай… — мама начала ставить передо мной кастрюли и тазики пирожками, — или может, подогреть?

— Да не надо, так съём… — мотаю головой, щелчком сбрасывая со стола таракана.

Н-да… если бы не жизнь в общагах, где домашних животных такого рода полным-полно, аппетит бы у меня сильно испортился. Хотя и так… не добавилось! Отвык я от пролетарского быта.

— … а рыбка, рыбка? — не унималась мама, продолжая ставить на стол всё новые блюда, — Холодец постоит, а рыбу до вечера надо бы съесть!

Несмотря на открытые оконца, на кухне изрядно парит, чадит, и стоит не выветривающийся запах протухшей капусты, прогорклого масла, золы и всего того, что у меня ассоциируется со скверным общепитом.

— Может, всё-таки подогреть? — не унимается мама.

— Ну… — кошусь на печку, заставленную кастрюлями, — не надо! Это ж Свету отмывать, верно?

Её мать, кинув на меня бешеный взгляд, процедила что-то невнятное сквозь зубы, и, подхватив самую большую кастрюлю, потащила её во двор, прижав к животу.

— Да уж… — невнятно сказала зашедшая на кухню тётя Зина, заводя разговор, — вот подфартило